Тайна черного камня
Шрифт:
— Поддерживаю.
— Тогда так, — негромко скомандовал Хохлачев связным. — Пулеметы первой и второй застав — на правый фланг. Остальные — на левый. Огнем пулеметов и гранатами рассечь колонну и под прикрытием огня идти на прорыв. Начало — взрыв гранаты. Сбор — в лесу.
Все понимали, как важно начать прорыв, пока еще не совсем рассвело, и приказ Хохлачева был выполнен уже через десять минут. Значит, пора. Барканов передал по цепи: «Приготовиться!» — подождал, пока бойцы повыдергивают чеки, и, крикнув: «Давай!» — метнул гранату в ползущий по шоссе грузовик.
Горели машины, выпрыгивали из них фашисты и встречали пограничников
Вслед за Хохлачевым Мария перепрыгнула через кювет, пробежала несколько метров и вдруг почувствовала, что Андрей, который все время бежал сбоку, остановился. Она тоже резко остановилась, повернулась к Андрею и удивилась, отчего он стоит неподвижно и смотрит на лес, до которого осталось всего метров десять, а не бежит в этот лес, который укроет их от вражеских пуль.
— Андрюша?!
Андрей покачнулся, словно дрогнула под ним земля, и медленно осел в густую траву.
— Андрюша-а-а?!
Мария, забыв обо всем на свете, встала перед ним на колени и начала поднимать голову, шепча сквозь слезы:
— Андрюша, родной. Встань! Встань!
Ее подхватил Хохлачев, она начала было вырываться, но тот прижал ее к себе так, что она не могла вздохнуть, и побежал. Несколько бойцов подняли Андрея и понесли его к лесу. На опушке остались четыре пограничника с ручными пулеметами и автоматами, чтобы задержать фашистов и дать возможность унести подальше в лес раненого командира.
Долго бежали по лесу пограничники, Хохлачев вел за руку, как ребенка-несмышленыша, Марию, остальные, сменяя друг друга, несли Андрея. Бой на опушке постепенно стихал, и вскоре выстрелы смолкли совсем. Значит, погибли боевые товарищи. Нет в живых еще четырех героев. А может, догонят?
Впереди — овраг. Заросший, глухой. На дне — хрустальная змейка студеной воды.
— Подождем здесь остальных, — сказал Хохлачев, выбирая взглядом удобное для спуска место.
Мария кинулась к Андрею, которого солдаты положили на мягкую хвою, и, вскрикнув, упала. Хохлачев поднял ее и вместе с ней начал спускаться в овраг. Там безопасней. В густом кустарнике можно укрыть не только остатки заставы, а целый отряд. Там же можно похоронить и Андрея.
Бойцы уже давно видели, что лейтенант Барканов мертв, но продолжали нести его осторожно, словно боясь причинить боль. А Хохлачев, выбрав ровную сухую площадку, посадил возле молоденькой сосенки Марию и жестом показал пограничникам место у ее ног — они бережно опустили на землю своего командира и, сняв фуражки, постояли в молчании несколько минут, потом так же молча начали рыть могилу.
— Жилягин, давай наверх. Пост наблюдения, — приказал Хохлачев.
Жилягин кивнул, отер о гимнастерку финку, которой рыл могилу, вставил ее в ножны, взял автомат, подошел к лейтенанту и, опустившись на колени, поцеловал его в лоб. Вздохнул глубоко и сказал, будто обратился к живому:
— Земля вам, товарищ лейтенант, пусть будет пухом.
Мария слышала эти слова и с недоумением думала: «Какой пух? Какой?» Она сквозь пелену слез смотрела не отрываясь на обветренное, загоревшее, в черных ссадинах лицо Андрея, на его густые брови, загнутые вверх, как карнизы буддийских храмов, на непривычную щетину на щеках и на подбородке, словно все это видела впервые и хотела запомнить навсегда…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Марута Озолис вбежала во двор Залгалисов и остановилась удивленная: ставни закрыты, на дверях кладовых — замки.
«Уехали? Что ж тогда сени не закрыли? Да и отец говорит, что дома они».
Марута поднялась на крыльцо, решительно перешагнула порог и, немного привыкнув к полумраку узких длинных сеней, постучала пухлым кулачком в дверь.
— Тетя Паула, дядя Гунар, вы дома? Откройте!
Услышала приглушенный говор за дверью и еще больше удивилась: «Дома, а замкнулись» — и постучала в дверь настойчивей.
— Скорей, дядя Гунар. Откройте!
— Ты одна? — спросил Гунар.
— Вилнис идет сюда. Вилнис и его дружки.
Щелкнула задвижка, дверь отворилась, и Марута оказалась в темной комнате. Лишь через рассохшуюся ставню пробивалась единственная, узенькая, как лезвие ножа, полоска света. Марута стояла у порога, не решаясь сделать шаг вперед.
— Засвети лампу, Паула, — попросил жену Гунар, потом спросил: — Ты бежала?..
— Да, да! От самого магазина. Вилнис там разоряется: это, мол, мой дом. Кричит: пришло мое время, теперь я рассчитаюсь кое с кем за отца. Все, кричит, у меня в ногах ползать будете. А Залгалисы, кричит, в первую очередь поплатятся. Сегодня же изведем детей начальника заставы. Это он штыком ограждал власть голодранцев. Так и сказал. — Марута заплакала и сквозь слезы причитала: — А он меня сдобной булочкой называл. Он Раагу, а не Курземниек! Пусть теперь только тронет меня — по щекам отстегаю!
— Успокойся, дочка! Я уже не раз видел, когда спадают с людей маски. Так всегда, когда Родине тяжело. Враги правды и свободы в такое время всегда звереют. В такое время трудно верить даже тому, с кем делил корку хлеба и последний кусок рыбы…
— Какой уж была Мария, — в тон ему заговорила Паула, — трудно пришлось — детей бросила. Легковую, видишь ли, машину ей подавай, и только…
— Не болтай, Паула, — прервал ее Гунар. — Я же тебе говорил: нет в нашем поселке ничего, кроме грузовиков. Она знала об этом. Да ты что, забыла, какие слова говорил Эрземберг? Над простреленным буфетом кто причитал? Вместе же дырки конопатили. Ясно, Эрземберг приходил, чтобы убить детей.
— А председатель артели тоже выманивать приезжал? Почему ты ему не отдал? Он же хотел их увезти в Ригу.
— Может быть, Паула. Я не могу его ни в чем подозревать, но мы детей взяли у Марии и Андрея, им мы и должны их вернуть. Ты хочешь, чтобы в нас плевали честные люди? Залгалисы никогда не были подлецами.
— Я же не спорю. Мы ни за что детей не выгоним. Но почему Мария все же не приехала? За ней же послали машину.
— Эрземберга! Эрземберга послали! Как твоя голова это в толк не возьмет?!