Тайна черного ящика
Шрифт:
– Птичье ущелье! – пояснил мне Евграфов. – В ту бухту, внизу, можно только или с воды попасть, или сверху – отсюда. Больше им некуда было его тащить. Это самое укромное место на острове, люди сюда редко ходят, чайки не любят посетителей. А сейчас – и ходить некому… Нам надо успеть спуститься до прилива. Если его просто избили и бросили здесь, он утонет, берег бухты затопляется каждым приливом…
– Фима! – крикнула я.
Тучи чаек взвились вверх с ближайших к нам утесов. Раздался такой крик встревоженных появлением чужаков птиц, что у меня барабанные перепонки
– Тише, дура! Что ты орешь? – набросился на меня Евграфов.
– Спускаемся, Сергей! – крикнула я, стараясь перекричать птичий ор, стоявший над ущельем. – Скорее! Мы должны ему помочь!
– Поклюют нам спины, – сказал Евграфов и неожиданно спросил: – Кто он тебе? Муж?
– Кто? Фимка? – не удержалась я от улыбки. – Просто – хороший человек. Друг.
– Ясно! – повеселел вдруг Сергей и, оглядев скалистые уступы, на которые уже усаживались поднятые нами чайки, приказал: – Пойдешь за мной. Я тут не раз бывал, спуск хорошо знаю. Точно по моему пути пойдешь, тут очень просто принять за надежный выступ скалы кучу птичьего, извини, дерьма. А падать отсюда – он осторожно заглянул за край скалы, на которой мы с ним сидели, – не советую.
Я даже и заглядывать не стала, высоко там или нет. Вообще-то, я высоты не боюсь, но иногда меня тянет сделать шаг в пустоту и устремиться навстречу огромному пространству, которое расстилается передо мной. Я очень хорошо запомнила это ощущение, когда мы уходили в горах Гиндукуша по узкому карнизу от преследовавших нас талибов. Вновь испытывать это ощущение, а вместе с ним и судьбу я не очень-то хотела. Я знала, что это – совершенно бессознательное желание, которому очень трудно противостоять, а потому – лучше уж и не пробовать.
Мы начали спуск. Самое большое мое впечатление от этого – непереносимая вонь, которая становилась все сильнее и сильнее, пока мы спускались к воде. Нам предстояло преодолеть вниз почти по вертикали пару сотен метров, не меньше. Птичий базар был наиболее густо населен где-то на середине спуска.
Чайки неистово орали и кружились над нами отрядами по десять-пятнадцать штук. Я натянула на голову комбинезон, ежилась от колотых ударов крепких клювов чаек в толстый брезент моей штормовки и кое-как отмахивалась от нападавших птиц руками.
– Глаза береги! – крикнул мне Евграфов, улучив момент, когда птицы ослабили свои атаки. – На остальное – не обращай внимания.
К счастью, чем ближе становилась вода, тем меньшее раздражение чаек мы вызывали. На самых нижних уступах чайки вовсе не делали своих гнезд, а только бродили по берегу или ныряли с разлету в волны за рыбой.
Фимку я увидела, когда мы спустились к самой воде, начавшей уже прибывать с ужасающей скоростью. Прямо на глазах вода ползла по моим ногам все выше и выше от щиколотки к коленями…
– Фимка! – крикнула я, устремляясь к лежащему уже в воде Шаблину. – Как ты?
Он посмотрел на меня совершенно бессмысленным взглядом. На лице были кровоподтеки, под глазом красовался огромный синяк.
– В порядке… – с трудом пробормотал он и выплюнул себе на ладонь сломанный зуб. – Скоты!
– Быстрее! – закричал мне Евграфов. – Мы должны подняться метров на десять, пока вода не прибыла. Сейчас начнутся приливные волны и тут будет мясорубка, нас разобьет о скалы.
Уже по пояс в воде мы вдвоем подхватили Шаблина под руки и затащили на первый из уступов.
– Давай выше! – приказал Евграфов. – Этот тоже под воду уйдет.
– Подожди, я поднимусь повыше, а ты мне подашь его, – сказала я и полезла на следующий уступ.
Мне не видно было, что там, сверху. Следующая вверх площадка, уже не затопляемая приливом, что хорошо было видно по цвету скал, была пошире, и снизу невозможно разглядеть, что на ней творится. Я схватилась за край скалы, чтобы подтянуться наверх, и вдруг почувствовала, как что-то тяжелое прищемило мне пальцы.
Вскрикнув, я сумела выдернуть левую руку, но дикая боль в пальцах правой заставила меня застонать и сжаться в нервный комок. – Сергей! – сдавленно крикнула я. – Помоги!
Словно в ответ, сверху раздался издевательский смех, и крепкая мужская рука, появившись из-за края уступа, схватила меня за руку и потащила наверх.
– Сережа! – завопила я. – Се-ре-жа!
Будто в ответ на мой крик сверху раздалась автоматная очередь, гулким эхом простучавшая по скалам ущелья. Тысячи птиц поднялись ввысь одновременно. Человек, тащивший меня вверх, выдернул меня до половины на уступ скалы и взглянул мне в лицо.
Острый нос и впалые щеки сразу заставили меня вспомнить, при каких обстоятельствах я видела это лицо.
– Краевский! – вскрикнула я. – Ты же убил их, сволочь!
Он смотрел на меня высокомерно, словно на козявку, ползающую у него под ногами. Он что-то сказал, но я ничего не слышала за истошными криками чаек, беснующихся над ущельем. Я только вспомнила его неприятный скрипучий и какой-то мрачный голос, но я и без того знала, что ничего хорошего от него не услышу.
Краевский медленно поднимал пистолет, и я поняла, что сейчас он выстрелит и надеяться мне абсолютно не на что. Сказать я ничего не могу, потому что мне своего-то голоса не слышно за птичьими криками, а уж он-то моих слов точно не расслышит.
Если бы не эти птицы! Я могла бы с ним заговорить и каким-нибудь образом отвлечь его от мысли выстрелить немедленно. Я выиграла бы время, а потом, возможно, сумела бы его как-то обмануть. Но, лишенная голоса, я была абсолютно беспомощна перед его пистолетом. Если бы не эти крикливые птицы!
Только спустя несколько минут я поняла, что, если бы не эти птицы, меня с простреленной головой било бы сейчас о скалы. Вернее, даже уже не меня, а мой труп.
За секунду до выстрела огромный белый ком разъяренных чаек врезался в спину Краевского и сбил его с обрыва. Я видела, как расширились его глаза от испуга и удивления, как исказилось злобной гримасой тонкое, худое лицо. Он отпустил мою руку, и я тяжело упала обратно на нижний уступ. Краевский пролетел над моей головой и, очевидно, упал в воду, но всплеска за криками чаек я не слышала.