Тайна декабриста. Сборник повестей
Шрифт:
Лобришон расхохотался:
— В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы.
— А я был чудовищно перегружен работой.
Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке на диванчике очень молодую, изящно и модно одетую женщину.
— Да, что же это я! — спохватился Шарль. — Прошу знакомиться: моя жена Лора. Разреши представить тебе месье Анри…
— Лемуана, — поспешил вставить Бертон.
— Гм… — поперхнулся Лобришон и повторил: — Месье Анри Лемуана, моего старинного друга.
“Эге, женился на молоденькой!” — подумал, Бертон. Но когда он подошел, чтобы склониться к ее руке, сердце его екнуло: женщина поразительно походила на Вики Шереметьеву. Рост, фигура, лицо — Вики, только без огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно.
— Очень приятно, — сказала она.
— Ну, что же, садись, — сказал Шарль, открывая дверцу стенного шкафчика. — Выпьем с тобой перед завтраком по рюмочке перно. Садись, рассказывай.
Они выпили, и Лобришон уставился на товарища влажным, растроганным взглядом.
— Ты грустен, Анри, у тебя неприятности?
— Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.
— Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем я смогу быть тебе полезен.
Лора поднялась:
— Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа. Легкой походкой она вышла в боковую дверь.
— Как она похожа на “Сорванца”, — сказал Бертон. — Ты помнишь Вики?
— Еще бы, — кивнул Шарль. — Мы все были влюблены в Полиссон…
Бертон прикрыл ладонью глаза.
… Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн.
Дважды делались попытки вызволить “Сорванца”, когда ее вывозили на допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные операции, но обе окончились неудачей.
Вики допрашивали с двумя переводчиками — русским и французским. Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом.
— Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить, как принцесса, — уговаривал ее следователь. — Вы же знаете, что в. Сопротивлении задают тон коммунисты, по вине которых вы лишились отечества…
Ничто не помогло. Вики твердила одно: “Я русская, жила всю жизнь во Франции и никогда не изменю ни своей родине — России, ни Франции, приютившей меня”.
Следователь прозвал ее “Принцесса “Их вайе нихт” [9] .
Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные в потолок кольца, холодный карцер… Вики не выдала никого. И вскоре ее гордая, прекрасная голова скатилась под топором фашистского палача.
Французское правительство посмертно наградило Веру Александровну Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами…
9
Я ничего не знаю (немецк.).
По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен.
— Что за маскарад, Анри! — спросил Лобришон.
— Обстоятельства… — уклончиво ответил Бертон.
— Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа?
— У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня нет своего имени. Я не могу появиться в своей квартире.
— Да, я читал в утренней газете — не твою ли лабораторию взорвали ультра?
— Ультра здесь ни при чем, старина. Можешь ты помочь мне, не спрашивая пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней.
— Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом — твой дом.
— Благодарю.
В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал:
— Шарль, на минуту…
Лобришон вышел. Из-за двери до Бертона доносились приглушенные отголоски спора.
— Кто этот человек? — допытывалась Лора. — Только не ври, Шарль!
— Я уже сказал тебе, он мой старинный друг…
— Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая фамилия. У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы или бог знает кто еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом…
— Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом…
— Нет!
— Лора!
— Шарль!
— Я прошу тебя…
— Нет! Ты хочешь влипнуть в темную историю? Ты хочешь, чтобы нас пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи?
— Лора!
— Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой труп! Ты знаешь, я жду ребенка…
Лора разрыдалась.
Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный рак. Выпил подряд две рюмки перно и повалился в кресло.
— Черт побери!
… Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская надпись: “Каждому свое”, хотя тут больше пристала бы вывеска над вратами дантовского ада: “Оставь надежду всяк сюда входящий”. Действительно, ни один заключенный до сих пор не выходил отсюда. Тюремщики злорадно предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти.
В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену: два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то шутовскую колесницу, декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел связанный человек, тощий до ужаса. А впереди шествовал оркестр, набранный из уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и скрипки негромко наигрывали фривольную песенку: “Приходи, мой друг, я жду тебя…”.
Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой, хватались за животы.
Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон, на струне от рояля, чтобы агония длилась подольше.
Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а когда он высовывал голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой.
Много может вынести человек, неимоверно много! В нем нередко таятся огромные силы, о которых он и не подозревает… А Бертон превзошел все нормы выносливости, известные лагерным палачам. Комендант лагеря трижды спорил на бутылку шнапса, что “этот французишка не протянет еще и трех дней”, и — трижды проигрывал.