Тайна древнего замка
Шрифт:
Элисия — самая удивительная из них. Она полная противоположность матери, в ней горит огонь страсти. Она порывиста, прямолинейна, искренна и немного наивна. У нее стремительная походка человека, который верит в собственную непобедимость. Есть в ней какая-то непонятная первозданная притягательность. Дерзкая, требовательная. В ее глазах горит голод, но чего жаждет она, мне неведомо. Мести? Это объяснило бы обвинительные нотки в письме, которое она написала Верховному судье в Констанце. Я чувствую небывалую глубину в ней. И безграничную тоску.
Как бы то ни было и какими бы чудесными качествами ни обладали эти четверо, как только они собираются вместе, они пробуждают друг в друге все самое плохое. Элисия вышла
Приличия заставили меня покинуть зал сразу после начала скандала. Нельзя, чтобы посторонние люди видели графиню в порванном платье, а с моей стороны было бы весьма невежливо требовать от нее, чтобы она ушла. К тому же в этот момент графине было не до меня — она отвечала на упреки своей дочери. Да и у меня не было желания и дальше наблюдать за этим спектаклем, потому что эти нападки, пусть они адресовались и не мне, делали меня каким-то беспомощным.
Придя в свою комнату, я снял накидку и развел огонь в камине, и тут в дверь постучали. Немая служанка жестами указала мне следовать за ней, что я и сделал. Она привела меня к своей госпоже, графине Клэр. Та уже переоделась и ждала меня в своей просторной, освещенной шестью лампадами комнате.
— Прошу вас, викарий, подойдите поближе.
Уютные у нее были покои: они были украшены настенными и напольными коврами, тут стояли дорогие сундучки и огромный стол, в двух каминах плясало пламя. Все указывало на то, что дела в графстве идут хорошо, хотя все деньги и достаются только жителям замка и солдатам, а на крестьян уже ничего не остается. Кстати, войдя в комнату, я подумал, что эти покои принадлежат мужчине, потому что тут не было ни зеркал, ни больших сундуков для одежды. Кроме двери, в которую я вошел, здесь было еще два выхода. Одна из дверей была закрыта, вторая — открыта, и за дверным проемом виднелась ведущая наверх лестница.
— Мы находимся в покоях моего усопшего супруга, — сказала графиня. — Эстульф не занял их из уважения к покойному, но вскоре ему придется поселиться здесь. Поэтому я подумала, что вам стоило бы все тут осмотреть. Входите, вы можете оставаться здесь столько, сколько понадобится.
— Благодарю вас, ваше сиятельство.
— Возможно, мы могли бы оставить эти официальные обращения. В конце концов, мы — я имею в виду вас, меня и Эстульфа — являемся в этом замке представителями власти, и нам придется провести некоторое время вместе, не так ли? Или вы думаете иначе? — В ее спокойном голосе вдруг послышалась тревога.
— Ничего не имею против, графиня, — я сделал вид, будто не понял ее вопроса о том, долго ли я пробуду здесь.
Конечно же, мне не нравилось столь холодно говорить с графиней, благородной дамой. Я хотел бы подбодрить ее, сказать что-то хорошее, но как викарий я должен был воздерживаться от личных пристрастий.
Графиня хлопнула в ладоши, и в открытую дверь вошел Раймунд, старый крепостной.
— Здесь находится купальня, — сказал он, поклонившись. — Там это и произошло.
Вот, значит, зачем меня позвали сюда. Чтобы графиня и ее слуга рассказали мне свою версию произошедшего. Сегодня днем я не дал Раймунду поговорить со мной об этом, теперь же он решил предпринять вторую попытку. Сперва мне хотелось прервать этот разговор, повернуться и уйти, но потом я подумал, что мне все равно рано или поздно пришлось бы осмотреть место преступления, и потому я покорился его напору. Слуга провел меня в боковую дверь, и мы оказались в маленьком прямоугольном предбаннике в два шага шириной и четыре шага длиной. По бокам комнаты стояло по сундуку.
— Здесь я обычно помогал хозяину раздеться, прежде чем он входил в купальню, — сообщил мне Раймунд. — И так двадцать шесть лет. В этот сундук я складывал одежду графа. Одежда, которую он носил тем вечером, до сих пор лежит там. Поглядите?
Больше смотреть в предбаннике было не на что, и потому мы прошли в купальню. Это было красивое помещение с потускневшими настенными рисунками, изображавшими купающихся, — слабые отголоски былой роскоши Римской империи, подражать которой и здесь, и в других замках пытались отпрыски династии Меровингов. Когда-то, еще в юности, я видел нечто подобное в Кемптене, ранее именовавшемся Камбодунумом.
— Как все это работает? — спросил я Раймунда.
Он вдруг оживился, словно я задал ему очень правильный вопрос, приблизивший его к главной цели.
— Обратите внимание на этот желоб, господин. По нему в купальню поступает вода. А теперь прошу вас пройти за мной.
Мы вернулись в покои графа, а оттуда прошли по деревянной лестнице в комнату, где стояло чудовищных размеров приспособление с огромными котлами и системой подогрева. Помещение было довольно узким, тут негде было развернуться.
— Тут я грею воду, и когда я наклоняю котел… Вот так, видите? Когда я наклоняю котел, вода течет по этому желобу сквозь стену прямо в бассейн в купальне.
Я кивнул, и мы вновь спустились вниз.
— В тот вечер, когда произошло убийство, — с решительным видом принялся рассказывать мне слуга, — я по приказу графа поставил котел греться. В начале пира он сказал мне, что собирается сегодня выкупаться. Когда пришел граф, кроме нас в этих комнатах никого не было. Я проводил господина из его покоев в предбанник, а оттуда в купальню. Я стоял прямо перед бассейном и могу поклясться, что там никого не было. Граф опустился в воду, а я вернулся в его покои и закрыл за собой дверь в купальню. Потом я не выходил из комнаты, а другого входа в купальню нет. Так кто же мог убить его?
— Я могу предположить, что ты наверняка выходил в комнату с котлом, чтобы подлить в бассейн горячей воды.
— Да, это так, господин. Но это было уже после того, как привели ту дикарку. Моя жена, Бильгильдис, привела ее. Я встретился с Бильгильдис, а потом она провела ту язычницу в предбанник, раздела ее там и втолкнула в купальню. Потом Бильгильдис ушла. И только после этого я поднялся в комнату с котлом, чтобы добавить горячей воды. Конечно, за эту пару минут кто-то мог бы пройти через покои графа, но дикарка заметила бы этого человека, ведь в это время она уже была в купальне. Была она там и в тот момент, когда я покинул комнату графа. Я знал, что господину не следует мешать, ведь он… ну, вы понимаете, он был с той женщиной. И она его убила. Я уверен в этом. Она сама говорит, что сидела с графом Агапетом в купальне, и больше там никого не было. Никого. А когда на шум прибежала госпожа Элисия, он был уже мертв. Значит, моего господина могла убить только эта проклятая дикарка.
«Это если мы исключаем возможность того, что его убил Раймунд, — подумал я. — Кроме того, граф мог сам перерезать себе горло». Да, это мог сделать Раймунд или сам граф.
— Ты давно служишь своему господину?
— Вы же не думаете, что я…
— Это исключено, — вмешалась графиня. — Сама мысль об этом кажется мне нелепой.
— Так часто бывает, прежде чем мы узнаем все подробности произошедшего, графиня. Итак, Раймунд, ты давно служишь своему господину?
— Более тридцати лет, с тех самых пор, как он стал графом. Двадцать шесть лет назад я женился на Бильгильдис. Она приехала в замок в свите графини, и с согласия господина мы поженились. После этого я стал личным слугой графа, а Бильгильдис — главной служанкой госпожи, а позже — и кормилицей ее детей.