Тайна "Фламинго"
Шрифт:
Симпатичное лицо и приятный голос Дру не изменились, только вдруг голубые глаза стали суровыми и холодными, как морские камни. Виктория с ужасом осознала, что он говорил о себе, он видел все это. И сказала совсем некстати:
— Извините.
Глаза Дру приобрели обычное выражение, он бросил сигарету.
— Пойдемте туда, я покажу вам кое-что.
Он резко взял ее за руку, повернул и повел к дальнему крылу веранды, где колонна поддерживает крышу, на колонне тоже виднелись зарубки.
— А это наши потери. — Он легко погладил столб. — Вот это Сендаи. Мы вместе с ним играли в детстве.
Дру нетерпеливым жестом отпустил руку Виктории.
— Зачем продолжать? Они для вас ничего не значат. Но эти зарубки помогают оставшимся. Они знают, что в случае их смерти мы за них обязательно отомстим.
Дру отвернулся и посмотрел вокруг, сощурившись от яркого солнца.
— Бессмысленно относиться к африканцам как к белым. Они мыслят не так, как европейцы. Это непонятно лишь ненормальным и политикам.
Виктория с сомнением сказала:
— Но ведь это их страна.
— Чья?
— Африканцев.
— Каких африканцев? Все, что вы здесь видите: долина Рифт и плоскогорья, известные под названием Белые холмы, — все принадлежало племени мазаи. Но не они, а кикую претендуют на эту землю, хотя никогда ею не обладали. Здесь никто не жил, пока не поселился Деламер. Именно он и ему подобные поселенцы доказали, что здесь можно выращивать скот и овец. Но даже они не отнимали землю. Кучка мазаи, живших здесь добровольно, обменяла эту землю на другую огромную территорию, которую они и населяют до сегодняшнего дня.
— Но… — начала Виктория, однако Дру прервал ее:
— А вся эта болтовня насчет того, что «земля принадлежит им», мне надоела. Шестьдесят лет назад американцы все еще сражались с краснокожими индейцами и мексиканцами, завоевывали их земли, но я не слышал, чтобы кто-то заявил, что они должны убраться из Америки и вернуть землю первоначальным ее владельцам. Наших дедов встретила здесь дикая природа, никто не хотел здесь жить, поэтому в то время никто не возражал против поселенцев. Кровью, потом и слезами они превратили эту землю в цветущий оазис. Теперь слышен хор голосов о «национализме», о «возврате земли». Если они могут пользоваться землей — пусть докажут это. В Африке полно земли. Пусть выберут себе место и начнут обрабатывать землю, как мы. Пусть докажут, на что способны. Но нет. Их это не устраивает. Им нужны плоды чужого труда.
Он махнул рукой в сторону зеленых газонов, садов с фруктовыми деревьями, хозяйственных построек.
— Когда мой дед пришел на эту землю, здесь никого и ничего не было. Это плоды его труда, труда моих родителей и моего. Я здесь родился, это мой дом. Я собираюсь здесь остаться. Если это аморальный, агрессивный колониализм, тогда все американцы, предки которых покоряли Дикий Запад, должны тоже так называться. И только когда ООН велит им освободить страну, тогда и мы подумаем, чтобы уехать.
Он повернулся
Дру сказал:
— Прошу прощения за то, что произнес чрезмерно затянутую и слишком примитивную лекцию о точке зрения поселенцев. Для вас это скучно и утомительно. А вот наконец и чай. Пойдемте, будете хозяйкой.
Он продолжал легкий разговор ни о чем, пока не вернулся Иден. После его прихода мужчины говорили только о делах. Виктория слушала краем уха.
«Затянутая и слишком примитивная» — может быть. Но она еще помнила рассказы своего отца о первых днях жизни в долине ее деда. О тяжком труде под обжигающим солнцем. Как мучительно было рыть колодцы, выращивать урожай, разводить скот. Первые ощутимые следы успеха — «дикая природа зацвела как роза». Потом годы засухи: сначала погиб урожай, потом пал скот. Им грозило разорение, но люди не хотели сдаваться. Первые дороги. Первые больницы. Первая железная дорога. Первые школы… Было нелегко, но из-за тяжелого труда, пролитого пота, отчаяния и решимости результат стал вдвое ценнее. На ум пришла строчка из песни «Оклахома», знаменитого мюзикла тех лет, посвященного освоению другой земли около века назад, принадлежавшей краснокожим «разрисованным дикарям».
«Мы принадлежим земле, и наша земля велика»…
Она очнулась от воспоминаний при словах Идена:
— Слушай, Дру. Если ты собираешься к Джилли, поедем с нами на катере. А твой шофер потом приведет машину на Фламинго. Сможешь поговорить с бабушкой о деле. Пора завершать эту сделку.
Стрэттон согласился с предложением и пошел переодеваться. Иден вопросительно взглянул на Викторию:
— Как ты провела время с отвратительным Дру? Извини, что пришлось тебя оставить, но тебе было бы совсем неинтересно наблюдать за выбраковкой коров и телят. Я надеялся, что до драки не дойдет. Ты не против, если он с нами поедет? Я хочу, чтобы он переговорил с бабушкой.
— Конечно, нет. Я не настолько полна предрассудков, чтобы возражать против совместной поездки на катере. Все равно вы будете обсуждать надои и не заметите, там я или нет.
Иден рассмеялся и заставил ее встать:
— Мы надоели тебе? Прости, любимая. Обещаю больше не говорить о делах в твоем присутствии!
Что-то в Виктории всколыхнулось при слове «любимая», ведь оно так много значило раньше, но сейчас прозвучало как-то легко и бессмысленно. Она освободила руку, которую он держал в своей, и сказала:
— Если я хочу приносить пользу тете Эм, то мне полезно послушать про удои и урожай. Поэтому не позволяй мне менять тему деловых разговоров. Как ты думаешь, полиция уже уехала?
— Если нет, боюсь, останемся без обеда, — засмеялся Иден. — Слуги в таких случаях позволяют себе вольности. Не могу даже пересчитать все случаи, когда приходилось довольствоваться хлебом и сыром, потому что парни Грега во время чрезвычайки задавали вопросы и повар слишком нервничал, чтобы сконцентрироваться на таких прозаических вещах, как приготовление обеда или ужина. А вот и Дру. Если все готовы, можем ехать.