Тайна генерала Багратиона
Шрифт:
Успокоенный и довольный, Багратион после процедур обычно гулял в Терезиенгартен. Он сравнивал сад с божественным Эдемом, где во времена оные обитали Адам и Ева. Экзотические растения, высаженные в нем, издавали восхитительный аромат. Пространство затеняли пышные кроны дубов и ясеней. Фонтан, расположенный на скрещении трех аллей, ронял на мраморный пол прозрачные струи. «Цветочные» часы, составлявшие большую круглую клумбу, и впрямь показывали время: на них распускались или закрывались бутоны разных цветов, следуя за ходом дневного светила по небу.
Вероятно, благодаря болтливости Михаэля Штурмайера, некоторые пациенты водолечебницы при источнике «Рёмерквелле» узнали, что в Бадене находится известный русский генерал, участник сражения при Аустерлице. Встретившись здесь с князем, они почтительно приветствовали его и иногда говорили что-нибудь о грандиозной «битве трех императоров». Поражение в ней австрийцы рассматривали скорее как необъяснимую и ужасную народную трагедию, чем неудачу, предопределенную ошибками во еначальников.
По вечерам русские путешественники все-таки отправлялись в «Esplanade», брали только салат и бутылку «кьянти» на двоих, а затем перемещались в бильярдный зал, где ожидал их Мирослав Штедливы, любезный собеседник и отличный игрок. Поручик Древич, обучаясь на ходу, редко мог выиграть у него шар или два. Однако князю Петру часто удавалось заставить «доктора филологии» платить за проигрыш, заказывая пиво на троих прямо в бильярдный зал.
Впрочем, чех нарочно поддавался генералу. Ему нужно было, чтоб Петр Иванович постоянно пребывал в хорошем настроении, вел разговор с ним откровенно и непринужденно, не замечая умелого направления беседы в нужное русло — что у него отлично получалось.
Однако сотрудник секретной экспедиции Министерства иностранных дел напрасно применял свои незаурядные способности. Багратион и так не стеснялся в выражениях, клеймя Наполеона Бонапарта и его политику, французскую армию и революцию, которая смела династию Бурбонов, чтобы перейти к террору внутри страны, а после обратить свою агрессию на соседей.
Проведя жизнь в долгих походах и победоносных боях, Петр Иванович не принадлежал к тем, кто сразу и безоговорочно признает легитимным право сильного, особенно, если тот — заклятый враг. Он был из тех благородных упрямцев, которые, видя несправедливость, сражаются до последней капли крови и никогда не склонят головы перед победителем, какие бы блага за предательство им ни предлагали.
Постепенно Мирослав Штедливы, как ему казалось, все больше проникал в душу русского собеседника и испытывал невообразимую скуку. Он ведь ехал в Баден с намерением привезти заказчикам согласие генерала на сотрудничество. Если уж не сам договор, то хотя бы его расписку в получении крупной суммы за конфиденциальные услуги, оказанные, например, посольству Франции в Вене. Теперь он тратил время зря, играя в бильярд с человеком малообразованным, который априори не способен мыслить широко и бесконечно далек от нынче принятых в Западной Европе принципов свободы и демократии, то есть свою родину за иудины сребреники не продаст.
«Доктор филологии» письмо Меттерниха не читал, но в общих чертах знал его содержание. Сознавая провал главной миссии, он злорадно предвкушал, какой удар прямо в сердце получит князь Багратион, когда вскроет пакет с графской печатью и увидит в нем два полностью исписанных листа. Первый — с оригиналом на французском языке, второй — с тем же текстом, заботливо переведенным на русский и тоже заверенном собственноручной подписью министра иностранных дел Австрии.
Но как передать письмо Багратиону? Чем чаще чех с ним встречался, тем больше почему-то боялся своего противника, избегая его зоркого, словно проникающего в сердце, взгляда. Боялся всегда спокойного, сосредоточенного выражения его лица. Боялся поджарой, мускулистой фигуры с отменной военной выправкой, которую нисколько не скрывала гражданская одежда. Кроме того, за генералом неотступно следовал адъютант, малый совсем не хилого телосложения. А еще у князя в Бадене имелись слуги, все — дюжие молодцы с угрюмыми физиономиями и крепкими кулаками.
Если просто подбросить пакет в особняк на Фраенагассе, то у князя могут возникнуть сомнения в подлинности документа. Пожалуй, он сочтет его грязным и ложным пасквилем, выдумкой злопыхателей, желающих оклеветать его любимую и добродетельную супругу. Заказчики не хотели бы допустить такого исхода операции. Они настаивали на том, чтобы сотрудник секретной экспедиции австрийского МИДа удостоверил перед Багратионом происхождение письма. Это возможно лишь при передаче пакета из рук в руки с правдоподобными устными пояснениями. Какими? Да любыми! Изощренную фантазию Мирослава Штедливы они не ограничивали.
В конце концов, чех решил прибегнуть к стандартному, много раз опробованному им ходу, заявив русским путешественникам, что отпуск его кончается, необходимо выехать в Прагу на ближайшем же дилижансе. Но перед прощанием он желает пригласить глубокоуважаемых им господ Багратиона и Древича на ужин в «Rauhenstain», поскольку кухня в «Esplanade» им не подходит. На самом деле в австрийском ресторане работали официантами два полицейских осведомителя, и Мирослав Штедливы в крайнем случае рассчитывал на их помощь.
Князь Петр приглашение принял.
«Доктор филологии» был красноречив, как никогда. За аперитивом он поведал собеседникам о своем детстве. Оно проходило в Западной Чехии, в замке Кинжварт, который вместе с обширными земельными угодьями принадлежал семье графов Меттерних. Отец Мирослава, бедный чешский дворянин, служил в поместье управляющим. Сиятельные хозяева относились к нему хорошо, почти как к равному.
За вторым блюдом, называемым «Жаркое Эстергази» и представляющим собой горячую смесь из ломтиков жареного мяса, хлеба и рыбы, Мирослав нарисовал слушателям новую идиллическую картинку. Сын управляющего и старший сын графа были погодками. Они вместе росли, играли и воспитывались, а в ноябре 1786 года напару записались в Страсбургский университет. Только Клеменс-Венцеслав Меттерних заинтересовался публичным правом и основами дипломатической практики, курс коих читал прославленный профессор Криштоф-Вильгельм Кох. Штедливы же поначалу посещал лекции на теологическом факультете, потом увлекся филологией. Но на веселых студенческих вечеринках они опять гуляли вместе. Кстати говоря, их дружба продолжается и по сей день.
Тут Багратион насторожился. Либо баденский любитель бильярда нагло врет (но зачем?), либо князь сейчас находится буквально в шаге от конфиденциального контакта с австрийским вельможей, определяющим внешнюю политику страны. Имя Меттерниха ему уже называли разные люди: посол России в Вене граф Штакельберг, милая Екатерина Павловна, боевой его товарищ фельдмаршал граф Бельгард. Однако ничего положительного в их отзывах не звучало.
— Очень странно, — заметил генерал «доктору филологии». — Неужели ваш друг детства не помог вам с карьерой? Ведь он занимает очень значительный пост.
Протекции, рекомендации, ходатайства людей, достигших больших чинов, за своих родственников, друзей, знакомых, соседей по имению не считались в те времена чем-то предосудительным. Противоестественным было «не порадеть родному человечку». Так что князь, задавая свой вопрос, вовсе не хотел обидеть или задеть самолюбие Мирослава Штедливы. Он лишь высказывал удивление данным фактом и ждал объяснений.
Но чех заговорил о другом:
— Все, кто знал графа Меттерниха в молодости, доныне сохранили уважение и любовь к нему. Его сиятельство прекрасно образован, безукоризненно воспитан, весьма любезен в разговоре. Он всегда помогает людям и, надо заметить, сейчас его возможности велики. Как выдающийся дипломат он разобрался в сложнейшей ситуации 1809 года, сумел найти общий язык с завоевателем Европы и убедить его в благих намерениях всех жителей страны!