Тайна герцога
Шрифт:
— Да, и, как видите, поселились во дворце.
— Это я все знаю, так как сам же помогал устраивать ваше благополучие. Значит, Эрминия здесь?
— Да. Мы приехали вчера; она устала после переезда и теперь отдыхает.
— А ваша барыня?
— Она прошла к императрице.
— Ну, вот что, моя добрая девушка, — заговорил Иоганн деловито и внушительно. — Хотя вы как иностранка, вероятно, получаете здесь изрядное жалованье, но все-таки вам хотелось бы еще больше денег; не так ли, добрая девушка?
Грунька грациозно
— Так вот вы можете получить от меня гораздо больше денег, чем то жалованье, которое вам дают.
— Но ведь я должна служить своей госпоже.
— Я вам и буду платить деньги именно за службу вашей госпоже.
Здравствуйте, сударь!
— Понимаю! Вы, значит, хотите жениться на ней или поухаживать и желаете закупить сначала горничную, как это делается во французских комедиях!
— О, нет! В моем предложении нет ничего дурного или предосудительного!
— Да что же тут дурного, если такой кавалер, как вы, станет ухаживать!
Грунька сказала это с таким видом, что трудно было разгадать, сочувствует ли она старому немцу или издевается над ним.
— Но я не хочу ухаживать за вашей госпожой, — серьезно сказал Иоганн. — Я желаю только, чтобы вы присматривали за ней; она еще молода, может сделать какой-нибудь ложный шаг и погубить свое положение здесь, во дворце, а я могу предостеречь и наставить ее. Так вот ради пользы своей госпожи вы и сообщайте мне все, что она делает.
— А могу я спросить на это разрешение пани Марии?
— Ну, конечно, нет! Ведь тогда пропадет вся занимательность вашего занятия.
— Да что же такого особенного может сделать моя госпожа, что за ней надо следить и рассказывать вам?
— Ну, мало ли что? Она может, например, увлечься каким-нибудь кавалером!
— Пани Мария обыкновенно принимала у себя многих, но до сих пор не увлекалась никем.
— Так ли это? Вы наверно знаете?
— Мне кажется, что наверно.
— У нее не было никого избранного?
— Решительно никого.
— Ну, а например… как его… этот… господин Жемчугов?..
— Митька? — вдруг вырвалось у Груньки.
До сих пор она вела разговор так, как будто была на сцене и разыгрывала роль французской субретки. Но это восклицание вырвалось у нее совсем искренне, по-русски, так что Иоганн вдруг проговорил удивленный:
— А вы и в самом деле русская?
— Нет, вы говорите, что мсье Жемчугов, — заговорила Грунька, опять искусно подлаживаясь под французскую субретку, — может ухаживать за госпожой Ставрошевской?
— О, да! — поспешил подхватить Иоганн, видя, что его слова тронули девушку за живое.
— Какие же тому доказательства? Разве он часто бывает здесь, во дворце?
— Нет, они видаются в доме на Невском, куда пани Мария ездит отсюда очень часто.
— Ездит часто? Видаются в доме на Невском? — переспросила Грунька, заметно волнуясь. — О, да! Я это дело прослежу!
— И получите, моя добрая девушка, хорошие деньги от меня… Я к вам заеду через несколько дней, опять в это же время, — заключил Иоганн и вышел из комнаты.
В коридоре у дверей он наткнулся на Ахметку, стоявшего в великолепном восточном костюме со скрещенными руками на груди. Иоганн должен был обойти турка, потому что Ахметка не шелохнулся и дороги ему не дал.
А Грунька, оставшись одна, долго стояла со щеткой, злобно смотря вслед удалявшемуся Иоганну, и, наконец, проговорила с искренним страданием в голосе:
— Проклятый хрыч!
LXIII. ГЕНЕРАЛ И ЕГО СЕКРЕТАРЬ
В саду у генерал-аншефа Ушакова осень так же вступила в свои права, как и во всем остальном Петербурге. Цветы давно поблекли, листья опали и неприятно шуршали под ногами.
Было холодно, и Андрей Иванович не выходил из сада, перебравшись, как он говорил, на «зимние квартиры», то есть вставив вторые зимние рамы и заколотив дверь на террасу.
Ночью он по-прежнему приезжал в Тайную канцелярию; дневные доклады Шешковский привозил к нему на дом, но был принимаем теперь не на вольном воздухе, а в кабинете, обставленном по-зимнему и часто даже, когда дул северный ветер и наступали заморозки, с затопленною изразцовой голландской печкой на бронзовых золоченых ножках. Доклады были не столь приятны, как на вольном воздухе, но все-таки генерал-аншеф Ушаков по-прежнему отличался своей неизменной вежливостью и тонкостью изящного обращения.
— Я думаю, ваше превосходительство, — сказал раз Шешковский, принимая бумаги от генерала, — что герцог Бирон ведет опасную игру.
Ушаков потянул носом табак из табакерки и вопросительно взглянул на своего секретаря.
— Я говорю про эту молодую девушку, Эрминию! — пояснил тот. — Его светлость назначил в штат императрицы пани Ставрошевскую, поселил ее во дворце, а вместе с ней и мадемуазель Эрминию!
— Что же из этого?
— Неосторожно это, ваше превосходительство! Поздно вечером он, идя от государыни, заходит в комнаты Ставрошевской и проводит там с Эрминией время.
— Это — дело его светлости!
— Ну, конечно, ваше превосходительство! Ведь я только в интересах герцога и говорю! Но представьте себе, что рядом с комнатой, где пребывает Эрминия с его светлостью, существует совершенно пустой кабинетик, из которого слышно все, что делается в соседней комнате, и видно через нарочно устроенное для сего отверстие в стене.
— Да, эти дворцовые постройки всегда очень хитро устроены.
— Я и думаю: а что, как кому-либо придет в голову привести императрицу и показать ей в отверстие в стене, как проводит время герцог Бирон с молодой девушкой! Ведь тогда его падение неминуемо!