Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.
Шрифт:
— Додумались, понимаешь, до чего! Да где такое слыхано в морской истории! Чертей на своем рукаве ловят…
Молчат по сию пору японские архивы, да и вряд ли велись протоколы по подобным делам. Ну а революционная сторона прятала такие дела куда тщательнее. Так это и останется тайной. Навеки.
Мир твоему праху, честный моряк и патриот Макаров. Упокой, Господи, душу раба твоего Степана и отпусти ему все прегрешения, вольные или невольные…
АЗЕФ Евно Фишелевич (1876–1918)
Видимо, даже в нашем уходящем столетии, прямо-таки перенаселенном всякого
Тут надо учесть еще одно обстоятельство, которое нередко упускают из виду. Еще Достоевский разглядел на заре «русского освободительного движения», что среди «бесов» (оголтелых р-революционеров) находилось немало людей, от рождения чистых сердцем и великодушных, которых, однако, опьянил и лишил разума сатанинский дурман. Их-то и посылали с бомбами на цареубийства и прочие убийства. По этому поводу младший современник Достоевского, забытый ныне поэт Виктор Буренин, потрясенный сведениями о двурушничестве Азефа, написал популярный в свое время стишок:
Гимназист вооружился револьвером и стилетом, Послан совершить убийство он центральным комитетом. Он идет на покушенье, состоится оно, нет ли, Вероятно, не избегнет гимназист несчастный петли.А в центральном комитете трое Шмулей, два Еноха и т. д.
Нигде, пожалуй, среди других революционных объединений в России не сосредоточивалось столько представителей «темных сил», как в партии эсеров («социалистов-революционеров», как они себя именовали, но этих неудобопроизносимых слов русский человек выговорить не мог, называя их кратко — «эсеры»; очень точно: нечто серое и шипящее, как крыса). Именно из тех недр выполз в начале века свирепый терроризм, которого история еще не знала во всем мире отродясь.
Эсеры создали так называемую «Боевую организацию» — сверхтайный революционный орден, отряд смертников-убийц. Основал его выходец из белорусского местечка Герш Гершуни. Отец учил его на провизора, но сыну к тридцати годам стало смертельно скучно перетирать порошки, и шустрый Герш подался в революционеры. Да еще какие — решил наладить «систематический террор», как он, плохо зная русский язык, выражался.
Он-то и «нашел» Азефа. Вскоре Герша арестовали, а Евно возглавил «Боевую организацию». Есть, кстати, основательные подозрения, не сам ли преемник заложил «учителя»? Прямых данных нет, но это более чем вероятно.
Вот теперь-то революционер-шпик развернулся! Для начала — получил громадные деньги. Откуда? До сих пор никто точно не знает. От зарубежных разведок, от банкиров-сионистов, а в частности от прямых вымогательств. Это — с одной, так сказать, воюющей стороны.
А вот и с другой: став «секретным сотрудником» департамента полиции, он получал от русской казны тайное содержание ненамного меньше, чем сам директор этого учреждения…
Суть «работы» Азефа состояла вот в чем: кого именно из «царских сатрапов» убить, это во-первых. А во-вторых — кого
…В апреле 1906 года в Петербурге охранники усиленно искали какого-то очень важного «боевика». Одному старому шпику показался очень подозрительным некий приезжий, его задержали и привели к начальнику охранного отделения Герасимову.
— Я инженер Чекерс! Меня знают в обществе! Вы ответите!
Ну, старого полицейского чина не запугаешь, не такое видел.
— Ладно, ладно. Я знаю, что вы ранее были нашим секретным сотрудником. Ну?
— Какая наглость, вы с кем говорите?!
На редкость уродливого «Чекерса» увели в камеру и оставили там в покое. Через пару дней, нанюхавшись запаха параши и неумытых соседей по нарам, тот сам попросился к Герасимову.
— Признаюсь честно, я был вашим сотрудником. Но я далее хочу говорить в присутствии полковника Рачковского.
Вскоре приехала сама полицейская знаменитость Петр Иванович Рачковский, недавний начальник заграничной агентуры.
— Голубчик, как давно мы не виделись, — совершенно светски сказал полковник, не замечая помятой одежды задержанного.
«Чекерс» начал визжать, притворяясь оскорбленным:
— Да вы бросили меня одного в этой паршивой Германии! Инструкций не давали! Денег, денег не посылали! Не отвечали даже на мои письма!
Рачковский сидел, придав своему холеному лицу чуть ли не сочувственное выражение. А про себя от души веселился. Азефа он узнал сразу (еще бы, такую морду!), а веселился потому, что тот, как и раньше, с особенной страстью выкрикивал слово «деньги». Впрочем, все понятно: хотел ускользнуть, да не вышло, теперь уж на нас снова поработаешь, мерзавец.
— А что мне было делать? — продолжал визжать Азеф. — Чтобы раздобыть деньги, я вынужден был связаться с террористами. Таки да, с террористами. Теми самыми, которые гуляют у вас под носом.
Рачковский и Герасимов даже не переглянулись, но обоим стало ясно: начинается торг, обычный в таких случаях. Посмотрим, что нам предложит этот провокатор, а потом поторгуемся о цене.
…Так и завершилось. Герасимов составил карточку на «секретного сотрудника», его тут же сфотографировали в фас и профиль, а Азеф, поторговавшись со смаком, как на местечковой ярмарке, получил пять тысяч единовременно — аванс, так сказать, за головы будущих висельников. Сумма была огромная — годовое жалованье флотского офицера. Но полицейские чины знали: казенные деньги окупятся.
Сколько веревочке ни виться… Азефа вселюдно разоблачили, а сделал это не кто-нибудь — сам недавний директор Департамента полиции Лопухин. Причины к тому были особые, о чем далее.
Бомба! Едва ли не все русские газеты писали о «деле Азефа», охотно судачили и за рубежом. Даже тогдашнему главе российского правительства Петру Аркадьевичу Столыпину пришлось давать объяснения в Думе. Сомнений не было: революционер-полицейский предстал во всей красе.
Соратники Азефа по эсеровской партии запоздало прозрели, вызвали его на «партийный суд». Самочинный суд этот был скор на расправу: пуля в голову, удавка на шею (как недавно случилось с Гапоном), и ни прокуроров, ни адвокатов.