Тайна гибели Бориса и Глеба (др. изд.)
Шрифт:
По словам Нестора: «Люди подняли мятеж, и был он изгнан не только из города, но и из всей страны. Бежал в чужие земли, там и кончил свою жизнь и испустил дух»{216}. Если мы сопоставим этот сюжет с сюжетом о библейском братоубийце Авимелехе, лишившимся власти в результате восстания своих подданных (о котором, в отличие от других памятников цикла, в «Чтении» не упоминается), то весьма вероятным будет предположение, что именно такая участь должна была постичь братоубийцу согласно представлениям агиографа. Эти представления перекликаются со взглядами составителя паримийных чтений, поэтому, учитывая специфику того и другого памятника, можно говорить о том, что эта особенность была отличительной чертой церковной традиции.
1.12.
Гибелью Святополка война за наследство Владимира не закончилась, так как на юге активизировался его предполагаемый партнер по коалиции Мстислав Тмутороканский. С начала 20-х гг. XI в. ПВЛ начинает проявлять интерес к его деятельности. Как сообщается под 1023 г.: «Пошел Мстислав на Ярослава с хазарами и касогами». В 1024 г.: «…пришел Мстислав из Тмуторокани в Киев, и не приняли его киевляне. Он же пошел и сел на столе в Чернигове; Ярослав же был тогда в Новгороде»{217}.
Историкам приходится прилагать немало усилий для того, чтобы объяснить, почему в борьбу за власть в Среднем Поднепровье в третьем десятилетии XI в. включился правитель периферийной Тмуторокани, неожиданно развернувший вектор экспансии с юго-востока на север. По уникальному свидетельству, сохранившемуся в «Истории» В. Н. Татищева, «Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которыми тот завладел. И дал ему Ярослав Муром, чем Мстислав не желал быть доволен, начал войско готовить на Ярослава, собрав своих, а к тому казаров и косогов присовокупив, ожидал удобного времени»{218}. Согласно гипотезе В. Я. Петрухина, Мстислав как наследник политических традиций хазар претендовал на территории, которые в IX–X вв. платили дань Хазарскому каганату{219}. По версии Н. Ф. Котляра, Мстислав претендовал на Киев потому, что был старшим сыном Владимира от полоцкой княжны Рогнеды и, следовательно, старшим братом Ярослава.
Хотя ПВЛ подчеркивает (в статье 1026 г.) старшинство Ярослава, некоторые исследователи предоставляют преимущественные права Мстиславу на киевский «стол», как союзнику или преемнику Святополка{220}. «Анонимное сказание» упоминает двух сыновей Владимира по имени Мстислав, тогда как летописец под 980 г. воспроизводит перечень из «Анонимного сказания», а под 988 г. говорит только об одном Мстиславе — сыне Рогнеды. Таким образом, и летописная традиция, и «Анонимное сказание», очевидно, были подвергнуты правке с тем, чтобы обеспечить династическое старшинство Ярослава, в результате чего появился «второй» Мстислав. Хотя вопрос о том, кто был инициатором этой правки, остается открытым{221}.
Тем не менее Н. Ф. Котляр полагает, что участниками первого раунда борьбы за власть в Киеве, закончившейся битвой у Любеча, были не Святополк и Ярослав, а Мстислав, наиболее известный, по его мнению, сын Владимира, и… Борис{222}. Полагая, что гибель Бориса и Глеба отнесена к 1015 г. искусственно, исследователь считает, что Борис погиб не в 1016 г., после битвы при Любече, а в 1017 г. Мстислав боролся уже против Ярослава, поскольку именно под этим годом ПВЛ сообщает о вступлении Ярослава в Киев. Не ясно, однако, какие обстоятельства заставили Мстислава прервать борьбу на долгие шесть лет.
Единственным приемлемым объяснением этого нам представляется гипотеза о том, что Мстислав не участвовал в междоусобице 1015–1019 гг., аявлялся союзником Святополка на следующем ее этапе в 1019–1022 гг. Опираясь на местное население, Мстислав начал в 1023 г. движение на север в поддержку Святополка, а после исчезновения союзника с политической арены он вполне мог объявить себя его политическим преемником, пользуясь пребыванием Ярослава в Новгороде. Однако киевляне отвергли кандидатуру тмутороканского князя, явившегося под городские стены во главе хазар и касогов, так что ему ничего не оставалось, как закрепиться в Чернигове. Если в случае с приходом Мстислава под стены Киева в летописи упомянуты «кыяне» — представители местной общины или феодальной корпорации, не суть важно, то здесь мы не встречаем никакого упоминания о «черниговцах», поэтому вероятнее предположить, что Мстислав захватил власть в беззащитном городе с помощью своих хазар и касогов.
Чернигов, наряду с Киевом и Переяславлем, являлся одним из политических центров «Русской земли» — территориальной базы власти киевских князей. Этот «триумвират» днепровских городов находился в исключительном положении по отношению к другим городским центрам. Как было установлено, Чернигов и Переяславль получали свою долю в общих доходах «Русской земли», — а если учесть, что для IX–XI вв. единственной формой осуществления власти являлось экономическое принуждение, выражавшееся во взимании дани в пользу Киева, получается, что они являлись равноправными партнерами «Матери городов русских».
А. Н. Насонов отметил, что «князья Игоревой династии до второй половины XI в. сажают своих сыновей по разным городам, но не сажают ни в Чернигове, ни в Переяславле», так как «образование княжения в Чернигове или Переяславле неминуемо грозило бы разделу „Русской земли“»{223}.
Действительно, и Святослав, и Владимир не нарушали целостности «Русской земли», что, безусловно, привело бы к существенному ограничению политических и экономических возможностей киевского князя. Надо полагать, что возможности эти были велики, если учесть, что одна только новгородская дань составляла 2000 гривен в год. Поэтому не удивительно, что действия Мстислава спровоцировали новый этап династического конфликта.
Момент был выбран удачно, так как, по свидетельству летописи, в 1024 г. Ярослав был занят подавлением мятежа под предводитльством волхвов в Суздале. «И, возвратившись, пришел Ярослав в Новгород и послал за море за варягами. И пришел Якун с варягами, и был Якун тот красив, и плащ у него был золотом выткан. И пришел к Ярославу, и пошел Ярослав с Якуном на Мстислава. Мстислав же, услышав, вышел против них к Листвену. Мстислав же с вечера исполчил дружину и поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиною своею по обеим сторонам. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: „Пойдем на них“. И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина северян с варягами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча сильна, и когда сверкала молния, блистало оружие, и была гроза велика и сеча сильна и страшна. И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским, и Якун тут потерял свой плащ золотой. Ярослав же пришел в Новгород, а Якун ушел за море»{224}.
В борьбе за целостность княжеского домена (под которым мы понимаем поднепровскую территорию, находившуюся непосредственно под юрисдикцией киевского князя), Ярослав полагался на помощь наемной варяжской дружины Якуна, которого отождествляют с правителем Норвегии Хаконом Эйрикссоном, изгнанным из страны после прихода к власти Олава Святого (С. М. Михеев){225}. На стороне Мстислава выступил племенной союз северян. О том, что северяне рассматривались как союзники, может быть, данники, но не непосредственные подданные черниговского князя, говорит его отношение к павшим при Листвене: «Мстислав же чуть свет, увидев лежащими посеченных своих северян и Ярославовых варягов, сказал: „Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина своя цела“».