Тайна горы Крутой
Шрифт:
— Дядя, разрешите до Урминска. Дело у меня очень, очень важное. До Урминска недалеко, совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не воркует даже. Можно, дядя?
Голос у мальчика был так покорен, а в глазах такое отчаяние, что проводник задумался. А Тима с лихорадочной быстротой перебирал в голове возможные варианты завершения неожиданной истории.
«Если согласится, хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком…»
— Для птиц, племянник, особый вагон есть.
«Все пропало!»
На
— Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится.
— И то, — поддержала соседка, женщина в цветастом платье с корзинкой на коленях. Готовясь к завтраку, она вынимала из корзины и раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки, огурцы. — Не мешают нам голуби. Парень — тоже, видать, тихий. Как звать-то?
— Тимой.
— Тимофеем, значит? Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут. Может, слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во всех газетах писали, и портреты были. Есть, поди, хочешь? — Не дожидаясь согласия, она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку, поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец.
— Ты, товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим за Тимофея.
Вошел еще пассажир, статный, подтянутый военный с зелеными погонами старшины-пограничника. Через плечо — полотенце с бахромой, в руках — мыльница. Он посмотрел на проводника, на Тиму, на клетку, сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами:
— Присоединяюсь и тоже прошу!
Проводник перевел взгляд с веселого, пышущего здоровьем лица старшины на расстроенную физиономию Тимы и махнул рукой.
— Уступаю! — он поднял клетку. — Хорош голубок! Почтарь чистых кровей, и расцветка под мрамор! — В голосе его прозвучали теплые нотки, знакомые каждому голубеводу. И Тима понял, что никогда бы этот усатый и строгий человек в форменной фуражке железнодорожника не высадил его с голубем.
— Ишь, какой бойкий, — сказал проводник. — Только, племянник, для порядка я голубя у себя в купе повезу. Согласен?
Тима проводил Мраморного до служебного купе, попутно умылся и, свежий, сияющий, возвратился обратно.
Дорога делала крюк. В окне мелькнула белая будка путеобходчика. «Так-так-так, так-так-так» — лязгнули под колесами вагона стрелки. Рванулся и сразу затих басовитый гудок паровоза.
— Бери ложку, бери бак, бери ложку, бери бак, — шутлива пропел старшина, раскрывая коричневый чемодан. — А ну, солдат, приобщайся, — он улыбнулся Тиме и, заметив на его рукаве красную нашивку, поправился, — товарищ пионерский сержант, милости прошу к нашему шалашу!
Очень вкусным бывает любое угощение, если оно предложено от души, от чистого сердца. Тима с аппетитом выпил две кружки какао из огромного термоса, попробовал домашнего печенья. Потом завязался оживленный разговор.
Каждый рассказывал о своем крае. Тима тоже рассказал о городе Новострое, которого пока еще нет на картах, а в жизни он имеется, о металлургическом комбинате, самом большом в Союзе, о замечательном пионерском лагере во дворе рабочего городка, о ребятах, о новых стройках… Как только Тима упомянул о строительстве, старшина загорелся. Он потирал руки и все расспрашивал подробности.
— Ждите меня в гости, — решительно объявил он. — Демобилизуюсь, обязательно к вам приеду. Ведь я, товарищ пионерский сержант, по мирной специальности — строитель.
— А там, на границе? — заметил Тима. — Там тоже нужно, чтобы охранять.
— Ну, об этом не беспокойся: не пролезут, не проплывут, не проползут и не пролетят! А строить надо, и много строить.
— Вы на границе скажите своим, что мы строим, — попросил Тима. — Не мы сами, а взрослые, но пионеры тоже помогают. Наша дружина лом железный собирает, на полях помогает. Нас, пионеров, много! Ясно?
Старик-сосед одобрительно крякнул и погладил бороду:
— Люблю молодежь! Огонь! Видно, и мне придется к вам, Тимофей, ехать. Рассказывай-ка, как у вас с посевами?
Тима смутился: этого он не знал. Поля вокруг города видел, а что на них — рожь ли, пшеница ли? Сады в Новострое наверняка есть. На пришкольном участке нынче шестые классы сажали ветвистую иргу, стелющиеся яблони, смородину. Да и во дворе рабочего городка Коля Хлебников с Василием Тимофеевичем Катаевым развели целый плодово-ягодный питомник. А вот посевы! Тима начал покрываться краской стыда. Выручила соседка. Она строго взглянула на старика:
— Мал еще он в таких делах разбираться! Подрастет, все знать будет!
— Мал? — лохматые брови деда поднялись вверх. — Ну, нет, гражданочка, свой край каждый знать должен. Я встречал таких-то, как он. Большие дела им знакомы. Один, вроде Тимофея, у нас в партизанском отряде был — воевал.
С удовольствием отметив, что к рассказу прислушались, старик откашлялся, степенно погладил бороду и продолжал:
— Пришел малец в отряд ночью. Стужа лютая, метель меж сосен, что твои курские соловьи, посвистывает, весь лес насквозь продувает, как дырявый полушубок. Видит часовой, бредет кто-то по сугробам. Шагнет — остановится, шагнет — остановится. Что, думает, за шагомер такой пожаловал? А сугробы намело в ту зиму, я вам доложу, мне по пояс…
Тима мысленно поставил себя рядом с дедом и с огорчением отметил, что те сугробы закрыли бы его, Тиму, с головой.
— Привел часовой задержанного в землянку. Смотрим — малец. Без валенок. Ноги тряпьем замотаны и крест-накрест кабелем телефонным перехвачены. Кабель немецкий. Ватник на парнишке — дыра на дыре, шапчонка с оторванным ухом, вата клочьями торчит. Смотрю, на месте оторванного уха вата вытянута. Вроде второе ухо сделано. Значит, сообразительный малец. Догадался, как мороз перехитрить.