Тайна графа Эдельмута
Шрифт:
— Это что еще такое? — удивилась она. И прежде чем Эвелина успела вскрикнуть «Не трогайте!», обмакнула палец в зелененькое и попробовала на язык.
Все произошло в мгновение ока. Да, именно в мгновение. Сначала настоятельница как будто подавилась… Потом удивленно квакнула… И уже через мгновение на стуле вместо нее сидела толстая большущая жаба.
Какое-то время Эвелина и жаба оцепенело глядели друг на друга.
Потом жаба раскрыла рот и…
— Кв-в-вак! — выругалась чисто по-жабьи.
Подскочив как ужаленная,
К вечеру следующего дня в монастыре Святых Пигалиц поднялся сущий переполох.
Пропала настоятельница. Искали повсюду. Но крыло, которое она занимала, было пустынно. И келья, где она спала, была пуста. И — как подозрительно! — уличные боты ее стояли у порога, а одеяние фасона «скорбь и печаль» печально и скорбно лежало на стуле поверх недоеденного пряника.
Где же сама матушка Молотильник?
Позабыв о молитвах, бегали монашки. Допоздна не ложась спать, весело галдели девочки.
К ночи явился начальник городской стражи.
Вошел в келью, посмотрел по сторонам, увидал квакающую жабу. Порыскал туда-сюда, поднял с полу длинный волос настоятельницы.
— О-о! — сказал он. — Вещественное доказательство убийства! — И припрятал к себе под куртку.
— Квак! Квак! — пожаловалась жаба.
— Бедняга, — поглядел он на нее. — Как же ты тут — без болота?
И потянулся, чтобы…
Жаба пыталась ускакать. Но он ловко поймал ее за лапку, бережно завернул в платочек и сунул за пазуху.
— Что ж, мы многого достигли, — похлопал он по плечу озадаченную Керстин.
И, пообещав разобраться, вышел вон стройным военным шагом.
Пройдя улицу, завернул в подворотню. Снял доблестную полицейскую голову, заменил ее прежней — с горбатым носом. И переодевшись в скромный плащ, подбитый черной крысой, продолжил путь.
Одна из картинок, нарисованная автором манускрипта, изображает мирную семейную сцену. Вглядимся в нее повнимательнее.
В глубине полутемной комнаты пылает в очаге огонь. За небольшим решетчатым окном блестят политые дождем крыши. У окна за столом сидит одна из дочерей и поедает пирог. У ног ее трется большой рыжий кот. Как искусно, точными штрихами, передал художник восторг и умиротворение на лицах у обоих!
Вторая дочь стоит посреди комнаты. Руки ее стиснуты, во взгляде растерянность. Что тревожит ее?..
Скинув черный плащ, подбитый грызуном неизвестной породы, на кровати отдыхает отец семейства. Ноги в коричневых чулках и кожаных сапожках покоятся на спинке кровати, просторная шапка сдвинута на глаза до самой переносицы, взгляд из-под шапки устремлен на вторую дочь.
Холодный свет из окна и теплые цвета интерьера комнаты, а также непринужденная поза отца семейства создают ощущение милого семейного уюта.
А теперь давайте хорошенько вглядимся в картину. Да-да, это так, это часто случается с картинами старых мастеров: если долго в них вглядываться, они начинают оживать. Смотришь, смотришь — и вот уже кажется, что кот еще больше выгибает спину, что снег за окном летит уже по-настоящему, а девочка закрывает лицо руками и шепчет:
— Ужасно… Бедная матушка Молотильник! Она ничего не знала!.. Наверное, во всем виноватая…
«Отец» под шапкой улыбнулся. И ласково похлопав девочку по руке, задал неожиданный вопрос:
— А какой формы был у нее нос?
Выслушав ответ, поинтересовался дальше:
— А каких цветов туалеты предпочитала носить матушка?… А как говорила «добрый день»?… А как ходила?.. А каковы были ее любимые словечки?
Позабыв про печаль, ошеломленная Эвелина давала подробные разъяснения.
Выслушав все с большим вниманием, Бартоломеус (а сдается мне, «отца семейства» звали именно так) с четверть часа лежал молча, мечтательно улыбаясь в потолок.
Потом встал. Надел плащ и вышел вон.
…Вернулся он поздно. Весь перепачканный в какой-то липкой тине и с цветочным горшком в руках, доверху наполненным землей.
— Я неисправимый коллекционер, — улыбнулся он, стаскивая с себя обляпанный грязью плащ. И достав из-под куртки нечто — не то нитку, не то волос — тщательно зарыл в горшок.
Глава 5
Про Фауля, который не хотел в рай, и простое средство покончить со всеми невзгодами
Возможно, тут бы все и кончилось. Краткая память о графской дочке канула в могилу. Свидетелей не было. Да и сама Эвелина, облегченно вздохнув, призналась, что не хочет быть больше никаким сиятельством. А просто обыкновенной девочкой. Лишь бы рядом всегда были Бартоломеус и Марион.
У Бартоломеуса были кое-какие средства. На них можно было купить, скажем, дом с садом, или сад с домом, или совсем небольшое именьице… В общем, что-то. Но чтобы обязательно пахло словом «семейный». С запахом пирожков с яблоками и земляники с молоком. Ибо, по сути, ни у Бартоломеуса, ни у Эвелины, ни даже у Марион никогда не было настоящей семьи. Крепко обняв за плечи обеих девочек, Бартоломеус высказал недвусмысленное пожелание играть роль «отца семейства» до конца жизни.
Да, возможно, так бы мирно все и закончилось. И уже перетаскивали из гостиницы в дорожную повозку тяжелый сундучок, и корзинки с пирогами и со свежезажаренной дичью…
Когда выяснилось, что пропал кот.
Кота искали до вечера. Недавняя госпожа с недавней служанкой бегали по улицам и переулкам, заглядывая во все подворотни, во все канавки и окошечки подвалов.
— Чует мое сердце — что-то не так, — вздыхала заплаканная Марион. — С моим бедным Фаулем что-то случилось!