Тайна графа Эдельмута
Шрифт:
А вот с Эвелиной такое случалось уже в третий раз. Впервые это было, когда ее, нищую сироту объявили наследницей графских земель. Во второй раз — когда вместо отца явился колдун, желавший ее умертвить. И вот теперь — снова…
«Я ли это? — думала Эвелина, стоя в толпе между Марион и корзиной. — Или, может быть, мне все это снится?.. Ах, нет: наверное, я просто сошла с ума». А вы? Что бы вы подумали на ее месте? — …ваше сиятельство! — громко восклицал на сцене мальчишка, переодетый «Эвелиной». — Я так счастлива, так невыразимо счастлива оказаться в отчем замке!
— Что же ты хочешь сделать, дочь моя? — спрашивает высокий худой мужчина с крючковатым носом. Геральдические «ящеры» на его красном бутафорском плаще без слов говорят зрителям, что перед ними «граф Шлавино». — Как же ты хочешь отблагодарить господа за чудо?
— Как? Да очень просто — сделав самое что ни на есть богоугодное дело! — отвечает мальчишка, одетый «Эвелиной». — Завтра же утром я объявлю славный город Альтбург свободным на все века от графской власти!
— Свободным? — восклицает «граф Шлавино». — Свободным?! Ни за что! Я не допущу этого! Город Альтбург навсегда останется моей собственностью! Как эта шляпа! — срывает он с головы шляпу и, бросив на пол, топчет ногами. — Как это яблоко! — вынимает он из-за пазухи яблоко — и с хрустом откусывает половину.
Гул в толпе: альтбуржцам не нравится сравнение со шляпой и яблоком.
— Но ваше сиятельство не может мне перечить! — раздается звонкий голос. Мальчишка в платье гордо задирает нос: — Я, а не вы — единственная законная владелица графства. И если я так сказала, то, значит, так и сделаю: с завтрашнего же дня бедные славные альтбуржцы будут свободны от вашей кабалы!
Громкие одобрительные крики среди зрителей.
Следующий акт: на сцене — ночь, «граф» хлопает по плечу директора театра. То «управляющий графа Шлавино» — толстый и ни капельки не похожий на Бартоломеуса:
— Ну, верный мой Безголовый Монстр, вся надежда — на тебя. Напугаешь ее до смерти — получишь двенадцать золотых гульденов. Напугаешь до обморока — только одиннадцать.
«Граф» удаляется. Выходит «Эвелина».
— А-а-а-а-а-а-а-а! — рычит как можно страшнее Безголовый Монстр и снимает свою бутафорскую голову.
— А-а-а-а-а-а! — ревет толпа следом, приходя в страшное волнение.
— Ах! — падает без чувств «Эвелина».
— Ах! — падают без чувств две женщины в толпе.
Снова выходит «граф», тащит за собой гроб.
— Ну вот, — говорит он, затаскивая в гроб «Эвелину», — ну вот, теперь ты никогда не освободишь Альтбург. И он навсегда останется под моим каблуком… Как этот вот таракан, — добавляет он радостно, раздавливая что-то на полу. — Я еще введу новую пошлину — пошлину на воздух, которым дышат альтбуржцы. Ага, это хорошая мысль. А то слишком глубоко они дышат…
Раздаются тяжелые удары молотом: это «граф Шлавино» забивает крышку гроба.
Пожалуй, в своем сравнении с тараканом или в реплике про воздух наш «граф» перебрал: из толпы на сцену летят гнилые яблоки — и одно попадает «графу» в ухо. Выбегает директор — «Безголовый Монстр»: что вы, многоуважаемая публика, это ж всего лишь актер, он ни в чем не повинен…
В третьем акте — грустное зрелище: на забитый гвоздями гроб садится гордый орел (с подрезанными крыльями и с веревочкой на лапе, чтоб не улетел). Это — «сам граф Эдельмут», настоящий отец Эвелины, превращенный колдуном в орла.
Стуча клювом по крышке гроба (а может, склевывая оттуда кусочки хлеба), орел зычным голосом, идущем из-за сцены и очень напоминающим голос директора, сетует на колдуна, превратившего его в птицу:
…Ни мечом в бою, ни секирой Он меня поразить не сумел. Но, коварный, темною ночью Просто дубинкой огрел. …Превратить меня хотел в капусту, Но и этого не смог. Стал я птицей гордой, но грустной, Отомстить ему дал зарок!— Вставай, о дочь моя, вставай! — перешел на прозу орел, настойчиво стуча по крышке гроба (а может быть, пытаясь выклевать последнюю крошку из щели между досками). — Воскресни, дочь, и накажи злодея! Дай свободу городу Альтбургу!
И наконец — самое радостное: крышка гроба с силой выбивается, орел, хлопая крыльями, отлетает в сторону, «воскресшая Эвелина» садится в гробу и благословляет народ.
А на месте исчезнувшего за сценой орла появляется новое лицо… — сам «граф Эдельмут». Он улыбается, вытаскивает из-за пазухи свиток — и машет пером, «подписывая» документ, дарующий городу свободу.
Толпа ревет, в воздух летят шапки, актеры раскланиваются, представление закончилось.
Далее события развивались… не сказать чтоб стремительно — но торопливо: с переходом с шага на бег.
Волоча по улицам тяжелую корзину домой, девочки весело распевали:
— …восстань из гроба, святая Эвелина-а!.. Воскресни там-тарам-там-там!.. Восстань из гроба, святая…
На пороге лавки их встретил Ханс-горшечник — щербатая улыбка до ушей, в руках листочек:
— Девчонки-и! Вам письмецо-о!
— Наконец-то! — подпрыгнула от радости Эвелина. — Известия от Бартоломеуса! — И поскорее развернула послание.
Это было волнительно. Они так долго ждали известий! И надо сказать, их не слишком беспокоило, добудет Бартоломеус волшебные конфеты или нет. Но жив ли он здоров и не попался ли в руки злодею-графу — вот что тревожило их все эти дни. Марион читать не умела, Эвелина умела по складам. Однако то, что она прочла…
То, что она прочла!..