Тайна Ирминсуля
Шрифт:
Опасения оказались напрасными, в комнату вошла Илария в сопровождении Жанетты. Тяжело перешагнув порог и сделав несколько шагов, будто у неё болели ноги, женщина остановилась. Её глаза наполнились слезами, а руки медленно поднялись, призывая к объятиям:
– О, Мариэль, деточка моя! Ты в добром здравии! – простуженным голосом воскликнула женщина.
Это было так трогательно, что Маша охотно обняла женщину, и слёзы предательски снова брызнули, будто заговорённые – от одного воспоминания о матери из прошлой жизни и её заботе. Глядя на плачущих
– В гостиной нас ждёт твой отец и твои друзья. Но прежде, чем мы спустимся, нам нужно поговорить, милая. Сколько я ни спрашивала Жанетту, она только головой крутит, – Илария грозно посмотрела на покрасневшую служанку, а потом за руку повела дочь к софе у окна. – Присядем, милая. Готова ли ты рассказать обо всём или хочешь отложить разговор?
Маша неопределённо пожала плечами, стараясь не смотреть в окно, чтобы не наткнуться взглядом на привидение, и сосредоточилась на госпоже Иларии и её вопросе.
Как можно обмануть женщину, беззаветно любящую своё дитя и рискнувшую собственной жизнью ради дара Мариэль? Словоохотливая Жанетта настолько ярко описала страдания мёрзнувшей под снегом госпожи, что у Маши ноги похолодели от сочувствия. Кстати, о ногах. Матушка села, рассеянно забыв поправить платье, из-под которого хорошо были видны ступни, обмотанные шерстяной тканью, в больших туфлях-калошах.
– Я хорошо себя чувствую. А как ваши ноги, матушка? – Маша положила ладонь поверх шершавых пальцев неестественно розового цвета.
– О, доктор сказал, что я быстро иду на поправку, спасибо, милая. Расскажи мне, что тебе снилось? Должна ли я что-то знать?
Маша мельком взглянула на служанку, застывшую у двери, как солдат у Кремля:
– Не знаю, стоит ли об этом рассказывать всем…
– Продолжай, милая, мы решим это после твоего рассказа, и будь уверена, против твоего согласия никто, – женщина грозно посмотрела на Жанетту, – повторяю, никто не будет болтать налево и направо!
Маша вздохнула. Знать бы ещё, о чём стоило, а о чём – нет, рассказывать.
– Мне кажется, будто я прожила другую жизнь, а теперь у меня новая, – осторожно начала она. Собеседница поддерживающее кивнула, мол, всё хорошо, продолжай. – Я жила очень-очень долго в другом мире, и мне там было плохо. Невыносимо… А потом я проснулась здесь…
Понадеявшись, что этого хватит, Маша остановилась. Теперь задумчиво вздохнула добрая женщина, она слегка пожала пальцы дочери:
– Милая, моя вина в этом, я не напомнила тебе, и теперь буду вечно корить себя за то, что ты уснула под Ирминсулем. Простишь ли ты меня?
Маша распахнула глаза. По словам Жанетты, это правило знали все в Люмерии, от мала до велика. И тот факт, что девушка позволила себе не просто задержаться под деревом, а уснуть, было следствием её личной глупости и ответственности. Такой вывод напрашивался сам собой. Искреннее сожаление матери, если разобраться, пострадавшей физически больше, чем неразумная Мариэль, напоминало виноватый
– Вы не виноваты, матушка, и давайте больше не будем об этом!
– О, милая! – глаза женщины снова заблестели. – Хорошо. Желаешь ли ты ещё что-то рассказать?
Маша помедлила, смущённо взглянула на Жанетту:
– После того сна… Он длился так долго… кажется, я прожила в нём восемнадцать лет… что я не помню некоторых моментов из этой жизни. Спасибо Жанетте, она немного мне помогла … вспомнить.
Г-жа де Венетт обернулась на служанку:
– Ах, вот оно что! Могла бы мне сказать об этом, Жанетта. В этом нет ничего удивительного: люди, которые засыпали возле гнёзд, часто теряли память. Потом она к ним возвращалась. Так говорят. Теперь я вижу, что эти слухи истинны. Не переживай, милая, ты всё вспомнишь! И тебе помогут твои друзья, я уверена. Тоже мне тайны!
Она снова грозно взглянула на покрывшуюся пятнами девушку у двери. И ласково обратилась к дочери:
– Ну, а в остальном, милая, чувствуешь ли ты дар Владычицы? – Жанетта закашлялась, и женщина нахмурилась. – Поди прочь, Жанетта, выпей воды! Своей таинственностью ты меня сегодня раздражаешь!
«Скажи, скажи ей!» – зашептал внутренний голос. Желание похвастаться, рассказать о странных событиях, случившихся здесь всего полчаса назад, распирало. Маша успела успокоиться и забыть ощущение, в котором как будто внутри находилась другая сущность, иначе чувствующая и мыслящая. И вот оно, вернулось… Илария заметила испуганное выражение лица дочери и догадалась, что от неё всё-таки утаивают новость:
– Жанетта, задержись! Мариэль, милая, не надо от меня скрывать, ведь твой дар – это очень важно. От него зависит твоя судьба и судьба нашего рода.
Служанка тем временем стояла с измученным видом, кашель унять получилось, а вот желание ответить на вопрос госпожи никуда не ушло.
– Матушка, – Маша вздохнула с трудом: один голос даже не вопил – истерично требовал. А второй, более разумный, просил успокоиться или, хотя бы, не рассказывать всего. И она решилась рассказать половину правды, чтобы успокоить невидимую истеричку и порадовать госпожу, так много пожертвовавшую ради магических способностей дочери. – Недавно случилось кое-что очень странное. Мы разговаривали с Жанеттой, и я сказала ей, что не помню ничего…
– Продолжай, милая, не бойся!
– А потом я попросила Жанетту никому не рассказывать об этом. От моей руки как бы свет полился и коснулся Жанетты, её губ. И она поэтому ничего не может рассказать…
Матушка некоторое время молча переводила взгляд с дочери, сидевшей понуро, на служанку, во взгляде которой проступило некоторое облегчение.
– Так и есть, госпожа, – не выдержала Жанетта. – Госпожа Мариэль наложила на меня печать молчания! Но об этом-то я могу говорить! Госпожа Мариэль просила молчать о…