Тайна Ирминсуля
Шрифт:
«Смешная ты, дурёха! Видишь, как удобно. И это ещё не всё. Хочешь покажу, что ещё умею?»
Маша не хотела, но тело само поднялось и подошло к тёмному окну. Ночью иней сливался с чернотой улицы, скрывая свой нежный белый свет. Взмах руки – и от стекла повалил пар, очищая кристаллический налёт. «Нравится магия?» – насмешливо спросил Голос.
Маша невольно взглянула в образовавшуюся черноту. Внизу по периметру замка горели факелы. И один огонёк почему-то находился посередине, выхватывая часть знакомой фигуры. Или показалось? Огонёк дрогнул по траектории вверх и вниз, приветствуя.
«Конечно,
Мысленный диалог двух «я» оборвал сухой кашель, а за ним – тихий стон. Илария пыталась перевернуться на другой бок.
Маша подошла к женщине, прислушалась к её свистящему дыханию, потрогала лоб – он был в испарине.
«Заболела?» – неуверенно спросил Голос.
«Да. Нужно позвать доктора. Как это сделать?»
«М-м-м, а это не заразно?.. Дерни за шнурок… Да вон он, на головой!»
Маша дёрнула за шнурок, который должен был по идее вызвать Жанетту. Дёрнула ещё раз. Как понять, сработало или нет? Ни звука колокольчика, например, ни другого…
«Эта бездельница наверняка дрыхнет после стаканчика пуаре, которое стащили кухаркины помощники», – объяснил тишину Голос.
«Когда человек ночью спит – это нормально, – раздражённо подумала Маша. – И без всяких стаканчиков. Потому что люди весь день крутятся, пока ты тут наряжаешься и болтаешь с гостями ни о чём».
Голос захихикал: «Ого-го, а ты можешь ответить, если надо! Ничего, думаю, мы с тобой подружимся. Расскажи что-нибудь, пока Жанни ползёт».
Рассказывать самой себе «что-нибудь»… Это ж надо с ума сойти… Хорошо, что голос был один, а не двадцать три штуки, как в «Сплите». Пока диалог напоминал Голлума с его безумным собеседником, требующим то украсть, то убить. Стоило подумать о персонаже из когда-то любимого «Властелина колец», как ниточка памяти потянула за собой другое воспоминание, но Маша оборвала мысль, чтобы не выводить из себя Голос. Однако тот успел заинтересоваться: «Кто такой этот Голлум и почему ты не хочешь мне о нём рассказывать?»
«Это хоббит, человек… который был хорошим… пока его не соблазнило волшебство. Он постоянно думал об одном предмете, пока не сошёл с ума», – уклончиво объяснила Маша, подходя к двери.
«И что не так с твоим Голлумом? Ах да, он сошёл с ума! Не хочешь ли ты сказать, что я безумна?»
А кто же ещё? Истерить за обедом, бросить в брата файербол…
«Что-что бросить? Ты про бейлар? Ах-ха-ха!..»
Маша сжала зубы. Любовь к «Властелину» оборвалась двадцать второго декабря, неделю назад. Мама повезла её на прогулку в центр города, приодевшегося в сверкающие гирлянды к Новому году. Чтобы не увязнуть в сугробах, вызвали такси, а в центре снег расчистили, и можно было беспрепятственно скользить колёсами инвалидной коляски по мостовой, почти как на санках. Люди в основном равнодушно проходили мимо, изредка кто-то косился, но Маша привыкла к этим взглядам: она давно приняла своё уродство – не смирилась, но приняла.
Сначала они подъехали к площади, на которой дед Мороз и Снегурочка проводили весёлые конкурсы для детей. Постояли там, получили подарок, Маша хоть и взрослая девушка была, всё равно почувствовала себя счастливой. Планировали заехать в «Макдональдс», немного погреться и выпить горячий шоколад, но у дверей заведения мама почему-то остановилась и сказала, что, кажется, забыла дома выключить утюг. Пришлось возвращаться, однако и это настроения это не испортило. Маша показала пальцем на анфиладу магазинов с одной длинной сверкающей витриной, в которой чего только не было замечательного. И мама повернула коляску.
Через полупрозрачное стекло виднелось самое желанное на свете: улыбающиеся дети, взрослые со светлыми взглядами, блеск, богатство, вечный праздник. У последней витрины мама остановилась, чтобы достать зазвонивший телефон из сумки и ответить. За стеклом продавали ювелирные изделия. В качестве рекламного персонажа над золотыми кольцами наклонился Голлум в красной шапке Санты, лицо бывшего хоббита выражало счастье.
Маша улыбнулась знакомцу и моргнула – фокус вдруг сместился, и теперь она видела своё отражение рядом с Голлумом. Такое же кривое и с некрасиво открытым ртом, выпученными от счастья глазами и холодным мокрым подбородком из-за вытекающей слюны, которую не успели отереть. По эту сторону стояла мама, в своём старом пуховике и вязаной шапке, и разговаривала по телефону. А за стеклом красивая стройная женщина одного с мамой возраста, в красной модной курточке, отороченной мехом, покупала вместе с мужчиной себе украшение.
И Машина вселенная перевернулась в ту минуту. Несчастная всё переводила взгляд с этого мира, в котором она жила, – на другой, отделённый сверкающей витриной. И стало так больно, так безнадёжно, что она безмолвно заплакала. Авторитеты, силой воли которых она так восхищалась: Бетховен, Кристи Браун, Стиви Уандер, Зинаида Туснолобова и, конечно же, Стивен Хокинг – всё, что раньше дарило терпение, надежду и веру в будущее, всё это было стёрто кривой улыбкой Голлума. Никаких больше надежд стать учёным, доктором или медсестрой в клинике для таких же, как она сама…
«Ах-ха-ха, так ты была уродцем в прошлой жизни? Да ещё и лекаркой мечтала стать? – проник в воспоминания Голос и задумался, не получая ответа. – Пожалуй, я тебя недооценила. Что хочешь за договор?»
«Иди к чёрту!» – устало огрызнулась Маша. Она стояла в коридоре, ожидая Жанетту и готовая сама пойти искать хоть кого-нибудь, лишь бы помогли.
Замок ночью выглядел неуютно. В настенных светильниках коридора, похожих на московские уличные фонари, еле теплилось пламя. Но стоило Маше оказаться рядом с ближашим, огонь вспыхнул ярче, освещая дорогу.
«Ну и куда ты, дурёха? Холодно же, – заныл Голос, – сама заболеешь, и мы обе проваляемся октагон в постели, все праздники пропустим…»
«Госпожа Илария из-за тебя заболела. Вот и молчи… сама дурёха!» – если бы где-то внизу не затопали чьи-то торопливые ноги, Маша точно пошла бы стучать во все двери подряд. Эту решимость Голос почувствовал: «Ладно, ладно… Я не буду вспоминать твою прошлую жизнь. Более того, я научу тебя всему, что знаю. Хочешь, сейчас покажу? Ну, давай, я буду говорить, а ты делать…»