Тайна Кира Великого
Шрифт:
Незадолго до полуночи Болотный Кот наконец вышел на охоту.
С черных небес, полных необыкновенно ярких звезд, быстро опустился холод. Сад застыл без звука и движения. Всю мою одежду составляла тугая повязка на чреслах да еще, можно считать, тонкий слой оливкового масла, которым я как следует натерся для большей гибкости членов и для того, чтобы немного отбить человеческий запах. Но холода я не чувствовал и знал, что сил против него хватит на всю ночь.
Конюхи спали крепко.
Укрепив на поясе все необходимое — два маленьких кинжала в ножнах, веревки и несколько
Первым делом предстояло добраться до внешней стены и забросить на нее мешок с одеждой и дюжиной лепешек, удержав при броске конец веревки, привязанной к этому мешку. Ведь я так и не решился облегчить свои хлопоты и закончить свою жизнь вместе с делом здесь, На копьях стражников. Значит, приходилось думать и о завтрашнем дне, о том, как унести ноги, а потом спрятаться и выжить в горах первое время, в дни самых упорных облав.
Итак, забросив мешок со своей жизнью на стену, я повернулся назад, обратил взор ко дворцу и двинулся во тьме навстречу своей судьбе. Местами я шел как человек, местами — на четвереньках, как хищник, под кустарником проползал ящерицей.
Мне удавалось хранить первозданную тишину. Ни один камешек не зашуршал под ступнями, ни одна ветка не хрустнула. Хотя, признаюсь, исцарапался я в саду изрядно.
И вот когда, по моему расчету, я преодолел половину первой и самой легкой тропы, мне вдруг послышалось чье-то дыхание. Я замер и, поводив головой, приметил два огонька, холодных, как звезды, но крупнее и ближе самых ярких звезд. У самой земли сквозь тьму сада огоньки приближались ко мне. Как мне хотелось в те мгновения остановить не только дыхание, но и сердце и похолодеть подобно самому мертвому камню. Но вся плоть моя горела.
Я опустился на колени, и гепард своим прохладным носом ткнулся мне в висок, а потом пощекотал мне своим ухом шею и плечо. Ничего не оставалось, как только почесать его за ухом. Тут и второй по-дружески толкнул меня лбом в поясницу. Было приятно, что приняли за своего, но не предлагать же было им общую охоту!
Оставалось еще чуть-чуть поублажать их, а потом быстро перерезать шеи обоим. Но, к счастью, судьба забрала из моих рук это злое дело. Вернее, произвела обмен.
Странный шорох мы услышали все трое, и трое разом навострили уши и выгнули спины. Я остался на месте, а гепарды, как истинные хозяева сада, бросились во тьму.
Послышались треск веток, рычание, приглушенный вскрик. Некто, явно двуногий, выскочил на меня и, споткнувшись об мою ногу, растянулся плашмя. Мига хватило, чтобы прыгнуть ему на спину и проткнуть кинжалом тьму вместе с его шеей. Двуногий содрогнулся подо мной и захрипел. Но и позади меня, в кустах, раздался ужасный хрип, а затем — истошный кошачий визг. И сразу же вдали, у дворца, загремел топот ног.
Шумное начало — самое плохое начало. Теперь только десятикратная быстрота могла спасти мое дело. Я оставил простор для стражей и со всех ног кинулся в обход, ветками и шипами срывая с себя кожу.
У задних дверей дворца валялась целая шеренга
Сбросить его вниз — наделать лишнего шума. И вот, достигнув другого угла, где еще при свете дня приметил все выступы и щелки, я полез наперегонки со своим соперником.
Олимпийский венок не ждал победителя. Награда была другой — пара мгновений отдыха. Мы столкнулись наверху в безмолвной схватке, и его уставшая рука промахнулась. Лезвие со свистом пронеслось мимо моей щеки, коснулось лица только зябким дуновением.
Я бросился клубком ему под ноги, перекатился через плечо и своим жалом достал врага в печень. Он фыркнул, как жеребец, и осел, процедив сквозь зубы проклятие на каком-то неясном наречии.
Моя рука вырвала острие из плоти, ибо все эти жертвы были пока не в счет. Моему кинжалу полагалось остаться только в главной жертве. На рукоятке железного жала красовалась мета — двуглавый тигр. Об этой мете по всему миру прошел бы слух, и тогда тот, кто платил Скамандру, Убедился бы, что дело сделано именно его наемником и Деньги не пропали зря.
Самый густой мрак стоял в окнах верхних покоев. Внизу же, поодаль, все еще продолжалась какая-то возня, раздавались приглушенные крики стражников, рыскавших в кустах.
Оценив обстановку, я решил, что на последнем десятке шагов надо сохранить полное хладнокровие и ни в коем случае не торопиться. Прижавшись к стене между окошками, я разложил между ног испытанные средства — дощечку, пузырь и травку Цирцеи.
Все удалось не хуже, чем на постоялом дворе, только сначала пришлось подрезать перепонку из большого бычьего пузыря, которым затянули на ночь окно.
Когда пролез в него, то первой спящей свиньей, попавшейся мне под ноги, оказался один из царских евнухов.
Я попал на женскую половину дворца. Как в тех предзакатных грезах, мне теперь пришлось наяву, хоть и в полном мраке, пробираться подобно сквозняку сквозь занавеси и пологи, по коврам, через тюфяки и неподвижные тела, ощущая всей своей плотью их покорную теплоту. И я молил разом всех богов, чтобы не шелохнулась и не подняла крика ни одна из одурманенных дымом женщин. Эта, хоть и варварская, кровь замарала бы не кинжал, а всю мою душу, так что не отмыться б потом ни в какой реке, даже в Лете.
Чутье подсказывало, что царь где-то рядом. Он уже побывал в своем варварском гинекее и мог возвратиться вновь, ведь не один день провел вдали от ласк.
И все же я не стал устраивать ему засаду среди складок женских материй. Время торопило, и дышать в повязке было слишком тяжело. Я пробрался к дверям и, приоткрыв их на половину локтя, выскользнул в узкий коридор.
По сторонам коридора была еще пара дверей. В щели ближней из них пробивался свет. Я сунул нос в дальнюю, таившую мрак. За ней было прохладнее и стоял чад благовоний, отдававший, однако, запахом нечистот. Там было отхожее место гинекея. Тогда, слегка приподняв другую дверь, чтобы не заскрипели петли, я выглянул в светлое помещение.