Тайна Кира Великого

Смирнов Сергей Анатольевич

— Чужестранцы всегда преувеличивают недостатки со­седей,— попытался я выгородить своих.— Но чего не от­нимешь у эллинов, так это склонности украшать одни слова другими словами.

— Однако ты эллин, и справедливый Митра, спрямитель путей, видит моими глазами, что ты говоришь правду,— с некой непонятной мне торжественностью изрек Кир, слов­но пропустив мою апологию мимо ушей.

— Это так,— подтвердил я и попытался развести руками, открыв царю ладони, но стражи вцепились в мои руки и прижали их к моим бокам.

Царь задумался и

потеребил нижние колечки бороды.

— Что ты скажешь, брат? — вопросил он Гистаспа, по­вернувшись к нему вполоборота.

— То, что этот негодяй открыл не все,— без всякого священного гнева, а скорее даже устало ответил Гистасп.

— А ты, мой добрый гость...— Кир в четверть оборота повернулся к эламиту,— В тебе мудрость многих веков.

— Эллины владеют своим рассудком и языком, как ла­сточки и стрижи своими крыльями,— осторожно проше­лестел эламит,— Можно сказать, он сумел и скрыть, и честно проговориться. Из этого эллина, думаю, можно извлечь пользу.

Мое мнение об эламите раздвоилось. Я не смог побороть чувство благодарности. И было похоже, что он разгадал мои собственные тревоги и сомнения.

— Если царь позволит, можно узнать больше,— добавил он.

— Здесь повелевай, Гобрий,— охотно позволил Кир и даже, как почудилось мне, вздохнул с облегчением.

Эламит по-змеиному качнул туловищем в мою сторону.

— Потерявший голову тебе известен? — вопросил он.

— Да,— был мой ответ,— Раньше видел и голову и тело в едином целом.

– Где?

— В Милете.

— Имя знаешь?

— Нарцисс. Его многие знали в Милете.

— Что он там делал?

— Пел.

Ни одно мое слово не было ложью, но клятву молчания я был обязан сдержать.

— Пел,— усмехнулся Гобрий,— Здесь он тоже пел. Про­давать в одной лавке птиц и оружие — большая ошибка. Того, кто покупает мечи, могут раздражать птичьи трели. И вот плачевный итог.

— Милет,— задумчиво проговорил Кир.— Ведь этот город очень, очень далеко.

Мне показалось, что в быстром взгляде эламита на царя персов мелькнуло снисхождение.

— Как ты думаешь, эллин, это он, певец, смог убить гепарда? — задал Гобрий странный вопрос.

— Не знаю.

— Хороший ответ,— кивнул он,— Скольких ты убил в саду и во дворце?

— Одного в саду. Одного на дворце. Двоих внутри. Всего четверых,— доложил я.

— Сражение было большим,— обратился Гобрий к царю,— раз на флангах осталось еще столько же чужих трупов.

Внезапно Кир рассмеялся — в стенах дворца как будто громыхнул раскат грома.

— Значит, большее число моих славных воинов осталось в живых,— произнес он уже без всякой улыбки.— Вот у нас есть эллин. Пусть он и ответит, какой тут был порядок всех убийств и когда полагалось умереть ему самому — до или после этого певца. Эллины верят в могущество судьбы. Пусть он даст свою разгадку.

Эламит подался назад, сверкнув складками своих оде­яний.

— У меня нет разгадки,— ответил я,— кроме той, что заговор против тебя,

великий царь, гораздо больше, чем могло показаться каждому из тех, кого наняли лишить тебя жизни.

— Хитроумные эллины,— вполне уважительно прогово­рил Кир.— Как мудрено говорят. Скажи проще: кого ты будешь теперь обвинять в своей дурной судьбе и своей смерти?

Не помню страха. Но помню, что испытывал гордость оттого, что царь был готов прислушаться к моим самым сокровенным мыслям и выводам.

Как уж там проще ни старайся, а к логову тигра в полный рост и по прямой линии не подойдешь.

— Раз одним убийцам велели немедля покончить с дру­гими убийцами,— начал я,— значит, за всем этим черным делом стоит человек осторожный и остерегающийся молвы. Но он, замышляя против тебя, царь, сам устроил такую путаницу. Выходит, этот человек имеет слабый характер и довольно тороплив.

— Молод, а как говорит,— усмехнулся Кир,— Вот они, эллины. Наверное, все — певцы.

— Винить — не мое дело,— подойдя к «последней две­ри», сказал я и запнулся.

Произнеся имя подозреваемого в охоте на Кира, то есть получив право осудить владельца этого имени, Кратон Милетянин, отрекшийся от своего рода, поднимался на ступеньку ближе к царям.

— Виной царь распорядится, а ты делай свое дело,— торопливо проговорил Кир, поморщился и подобрал под себя ноги, словно все стесняли его, словно, окажись мы один на один, он бы вскочил со своего трона и, подбежав к преступнику, сам бы тряхнул его за шиворот.

— Подозрения простого безродного наемника, не свя­занного узами крови, долга и подданства, падают на царя Мидии,— признался я и почувствовал, будто начинаю взле­тать над полом и над головами обступивших меня страж­ников.

Кир медленно и глубоко вздохнул, затем оторвал руки от подлокотников и правой взялся за свой широкий пояс, а левую положил на рукоятку своего меча.

Его брат Гистасп не шелохнулся, как будто заснул с открытыми глазами, а эламский гость снова двинулся всем туловищем, теперь — в сторону царя.

— Вот так говорят чужеземцы,— негромко произнес Кир словно бы с тяжестью на сердце.— И станут говорить потом.

— Раз так,— подал голос эламит,— то мы можем считать этого эллина на один час правителем всех чужеземцев — арамеев, бактриан, согдов, лидийцев, египтян и даже эл­линов. Можно узнать от него все будущие слухи.

По взгляду Гобрия, обращенному в мою сторону, я по­нял, что избавил его от неприятной необходимости вы­сказывать Киру свои собственные подозрения.

— Что известно чужеземцу о царе Мидии Астиаге? — вдруг очнулся Гистасп, понимая, что его царственному брату самому неуместно задавать такие вопросы.— Да почиет на царе великой Мидии милость богов.

Я сказал что знал.

— Известно ли чужеземцу, что Кир, сын Камбиса, по­велитель Персиды, подвластной царю Мидии, никогда не нарушал перед царем Мидии своего слова и никогда не желал получить престол в Эктабане?