Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто
Шрифт:
Обогнув низину и пройдя по осыпи, увидели глубокую узкую долину. «Уж эта-то долина обязательно выведет нас на плато», - самоуверенно заявил я. И оказался болтуном.
На А. Ф. это подействовало удручающе. А мне даже нечем утешить ее. Я окончательно скомпрометировал себя в ее глазах. И у меня стало отвратительное настроение. Я даже Орлана пнул ногой, когда он ласкался ко мне.
К вечеру долина привела нас к холмистой местности, ничем не напоминающей плато. На выходе из долины А. Ф. почувствовала себя очень усталой, и мы решили обосноваться тут на ночлег. Оба промокли до нитки и целый час просушивались.
Итак, где же мы, черт возьми, находимся? В какую сторону от нас плато? На эти вопросы решительно не знаю, что ответить. Но я обязан подготовить решение к завтрашнему утру, в каком направлении идти. Очевидно придется придерживаться указаний компаса. В крайнем случае, прояснится погода - заберусь на вершину какой-нибудь сопки и попробую разобраться в обстановке.
За себя не беспокоюсь, меня тайгой не напугаешь, если потребуется, год буду плутать, а край найду. Но когда думаю об А. Ф. и о том, каково теперь на душе Федора Андреевича, мне становится не по себе. Все мог бы допустить, но только не это! Все сделаю, но сберегу Анюту.
30 июня. Полдень. Слава аллаху! Все понятно! И кто бы мог подумать! Разъяснилась погода, и мы решили сверить направление по компасу и солнцу, определиться и вдруг обнаружили, что стрелка показывает на восток. Магнитная аномалия! Каким бы критическим ни было теперь наше положение, в нем есть одна хорошая черта - мы знаем, почему заблудились. А. Ф. собирает жимолость. Мы с ней долго разбирались в отклонениях, которые допускали от основной линии вчера и сегодня. Ясно, что мы ушагали километров на тридцать либо к северу, либо к северозападу. Решили теперь идти на юг, с небольшим уклонением к востоку. Если не угадаем на плато, то, во всяком случае, выйдем к Хунгари - она течет с востока на запад.
Чем больше присматриваюсь к А. Ф., тем больше она мне нравится. Если вначале я видел в ней что-то нежное, хрупкое, хоть и очень милое, то теперь передо мной друг, и какой друг!.. Сегодня утром встал поздно, - долго просидел ночью у костра, - вылез из палатки, смотрю: горит костер, возле него хлопочет А. Ф. В котелке над костром что-то шипит. Оказывается, А. Ф. уже насобирала грибов и поджаривает их! Я поблагодарил ее за эту хозяйственную предприимчивость. Она посмотрела на меня задумчиво, потом улыбнулась как-то нежно и ласково. Меня охватило ни с чем не сравнимое счастье от этой улыбки.
Когда я умылся и вернулся к костру, она сказала: - Знаете, Виктор Иванович, я тут наедине размышляла и вот что надумала. Нам, видимо, придется трудно. Конечно, я далека от мысли, что мы с вами погибнем: верю в ваш опыт и находчивость. Но нам нужно как-то распределить обязанности. Я серьезно говорю, не смейтесь. Отныне я беру на себя все хлопоты у костра. Ваша роль- добывать дичь и обеспечивать безопасность на ночевках. Я не белоручка и не хочу походить на нее.
Серьезность, с которой все это было сказано, и рассмешила и глубоко тронула меня.
Сейчас, в связи с тем, что выяснена причина нашего плутания, она приободрилась, даже напевает какую-то песенку. Черт возьми, как в ней все хорошо! И душа, и лицо, и мысли, и ко всему этому голос - какой-то робкий, душевный, взволнованный. И странное дело - столько причин к тому, чтобы огорчаться, а горечи-то я почти совсем не чувствую…
Той же ночью. А. Ф. спит. Сейчас срезал на пихте кору и ножом нацарапал письмо на дереве, адресованное Пахому Степановичу. Почти уверен, что он будет разыскивать нас по следу. У этого человека настолько развито чутье в тайге, что он, кажется, мышь в лесу выследит. С завтрашнего дня начну делать затесы на деревьях, отмечать наш путь. Полагалось бы делать это сразу же, как только поняли, что сбились с пути. Можно было бы потом вернуться по своему следу. Теперь уже поздно возвращаться.
Сегодня нам повезло. Увидели на ветвях черной березы восемь рябчиков. Я принялся палить и даже подстрелил одного. Но остальные сидят себе преспокойно. Тогда я понял, что встретил каменных рябчиков. Смастерив петельку, как меня учили в уссурийской тайге, я снял еще двух.
Только тогда улетели остальные.
Поистине девственные дебри!
После ужина долго разговаривали с А. Ф. Был очень красивый вечер. На западе за лесом погасли последние остатки зари, и в глубине неба, усыпанного звездами, серебрился над глухим частоколом леса синеватый, прозрачный, тонкий серп молодого месяца.
Речь зашла о профессии геолога, и наши точки зрения немного разошлись по вопросу о том, каким должен быть геолог-полевик. Я защищал ту мысль, что геолог не должен ограничиваться одной лишь научной эрудицией, что условия его работы часто требуют от него большой физической выносливости и силы воли, умения владеть собой в самом трудном положении. Например, геолог, работающий в безлюдных лесных районах Сибири и Дальнего Востока, всегда может оказаться в таком положении, в каком очутились мы. В Приморье я слышал от одного знаменитого охотника пословицу: «Где сильного тайга притомила, там для слабого могила». Он же говорил мне; «Ты, сынок, не бойся тайги. Если заблудился и совсем не знаешь, куда идти, - остановись, присядь и успокойся. А нет, - ляг поспи, отдохни и внуши себе, что никакой беды не случилось. А там мысли успокоятся - и, глядишь, придумал выход. А раз голову не потерял, никогда не пропадешь в тайге. Тут все найдешь: чтобы жить - шалаш можешь смастерить, а нет - избушку, и грибов или ягод соберешь. Да и дичи добудешь, если не поленишься…»
Для меня сейчас эти слова - непреложное правило.
Все это я привел А. Ф. в доказательство того, что геологполевик не должен быть «белоручкой», не должен успокаивать себя тем только, что он хорошо знает свой предмет.
Он обязан воспитывать в себе физическую выносливость, хорошо знать природные условия, в которых работает, уметь найти убежище и пищу в самой природе. Наконец, должен быть спортсменом и плавать хорошо, и стрелять, и бегать на лыжах.
Эти походные правила, как ни странно, находят противников. Я понимаю, когда встречаю возражения именно со стороны «белоручки», любителя спокойной и вольготной жизни, который с иронией называет все это «мальчишеским спартанством», - у него не хватает мужества сознаться в своих недостатках. Такой человек старается ссылаться на крупных ученых-геологов, подчеркивая, что они стали учеными потому, что хорошо знали теорию. Как будто бы я отрицаю это!
Но, оказалось, и А. Ф. утверждает, что воспитание в себе спартанских качеств зря отнимает много времени, внимания и что не каждому дано от природы быть сильным. «К тому же, - говорит она, - в наш век техники, когда повсюду прокладываются воздушные и наземные пути, когда все меньше остается неисследованных территорий, далеко лежащих от индустриальных и культурных центров, геолога можно освободить от необходимости охотиться за тиграми. Геолог - человек науки, а раз так - он должен заниматься наукой и не отвлекаться прочими охотничьими делами».