Тайна Крикли-холла
Шрифт:
Этим утром ей и без того было о чем подумать. Слишком много нервной суеты пришлось на прошедшую ночь, так что в итоге проспали все. Они торопливо позавтракали, вывели Честера на короткую прогулку, быстро расцеловались с Гэйбом и Лорен. Эва особенно нежно поцеловала дочь, которой предстоял первый день в новой школе, и помахала рукой вслед, когда они почти бежали по короткому мосту. Затем, успокоившись, Эва помогла младшей дочери умыться и одеться, а потом уселась за кухонный стол, чтобы выпить вторую чашку кофе, пока Келли наверху возилась со своими игрушками.
Дом сегодня казался другим, не таким удручающим, не таким… не таким безрадостным. Возможно, все дело в солнце,
Но почему, спросила она себя, почему? И тут вспомнила — хотя на самом деле и не забывала, а просто на время отложила в сторону, пока обычные ежедневные события не давали сосредоточиться на произошедшем. Вчера, в гостиной, на кушетке. Тот сон. Дурной сон. Нечто… некто ужасный, склонившийся над ней. Тяжелый гнилостный запах, и другой запах, лишь усиливший вонь: едкий дух карболового мыла. Парализующий страх, сковавший ее во сне.
А потом все стало по-другому. Эва чувствовала — она знала, что чувствует, — присутствие Кэма. Она не видела его лица, но ведь и прежде никогда не удавалось отчетливо рассмотреть его в снах. Но те сновидения приносили тяжкую печаль. А вчера… Вчера сон принес только успокоение и чувство любви. Кэм каким-то образом сумел дотянуться до нее.
Ей что-то угрожало, Эва помнила об этом, то была угроза, исходившая от чего-то страшного, живущего в доме, от чего-то ужасающего, скрытого в самом Крикли-холле. Но потом стало легко: Кэм коснулся ее, его невидимые пальцы погладили Эву по лбу и щекам. Навязчивая мысль заставляла вздрагивать: не был ли это дух Камерона?
Нет! Нет, этого не может быть! Ведь если это правда, если приходил дух, то тогда Камерон мертв! А этого быть не может! Она не допустит, чтобы это было именно так!
Вообще-то тут можно сделать и другой вывод, сказала себе Эва с некоторой робостью, раз уж она не может (не должна!) принять смерть своего мальчика.
Это не был дух Камерона, это не была его душа. Нет, это был его ум. Ведь всегда ощущается телепатическая связь между матерью и ребенком, но в ней никогда не бывает ничего экстраординарного. Многие матери интуитивно чуют настроение своих отпрысков и всегда видят, когда ребенку больно или плохо, — будь они хоть за много миль друг от друга. Матери умеют слышать, когда их дети плачут, матери умеют чувствовать настроение детей, знают, когда те больны… Но ее психическая связь с Кэмом была сильнее. Трое из пяти ясновидящих, у которых она брала интервью несколько лет назад, фактически убедили ее, что действительно обладают необычными способностями, но она не стала тогда разбираться в этом досконально и потеряла интерес к теме, едва закончив статью. Правда, впоследствии она никогда не отрицала необъяснимые явления.
Разве можно было не заметить постоянно мрачное, унылое настроение Крикли-холла? Она ощутила его до того, как переступила порог этого дома, еще находясь по другую сторону реки. Может быть, здесь действительно живут призраки? Ну нет, на эту идею она не купится. Но в доме явно есть что-то паранормальное. Присутствие привидений? Этого Эва не знала, хотя и догадывалась, что паранормальное не всегда означает сверхъестественное. Следовало разобраться.
Откинувшись на спинку стула и поставив чашку с кофе на стол, Эва зарылась лицом в ладони. Неужели Кэм подсознательно связался с ней
Его цвета были простыми и живыми. Ей захотелось как следует рассмотреть игрушку, и она достала из ящика стола мягкую тряпку. Келли очень хотелось поиграть с волчком — по причинам, понятным лишь маленькому ребенку, — и Гэйб обещал проверить механизм волчка, как только вернется с работы. «Возможно, ему будет достаточно капельки машинного масла», — сказал он, утешая малышку.
Эва взяла волчок за спиральный стержень и принялась вытирать пыль с металлической поверхности, поворачивая игрушку в руках, — засияли радостные краски, проступил рисунок. Эва невольно улыбнулась. На волчке нарисованы танцующие дети, держащиеся за руки, их согнутые коленки застыли в движении. Рисунок казался простым, даже отчасти примитивным, но удивительно передавал настроение. Дети играли под ярким голубым небом, а на горизонте виднелись сияющие светлой зеленью холмы. Трава под ногами малышей была темнее, но такой же яркой.
Эва продолжила очищать волчок. В верхней и нижней его частях шли яркие красные и желтые полосы, а на них — маленькие звездочки. Смотреть на волчок было весело, и Эва могла только гадать, почему никто никогда не играл с этой милой игрушкой и даже не дотрагивался до нее. Рисунок сохранил первоначальную свежесть, будто только вчера волчок принесли из магазина. Спиральная рукоятка не заржавела, хотя и отказывалась погружаться в волчок. Может быть, смазка внутреннего механизма просто пересохла?
Эва уже хотела позвать Келли, чтобы та спустилась вниз и посмотрела на игрушку, но передумала. Она снова поставила волчок на рабочий стол и подошла к шкафчику под раковиной, в котором Гэйб хранил свои инструменты. Вытащив наружу потертый и грязный металлический ящик, поставила его на пол, отперла защелки и открыла. Конечно, там нашлась маленькая жестянка с машинным маслом.
Достав масленку, Эва вернулась к старинной, но при этом абсолютно новой вещице. Она сняла колпачок с наконечника масленки, нажала на масленку, и капли масла скользнули внутрь игрушки вдоль спирального стержня. Ради усиления эффекта Эва смазала и видимую часть самого стержня. Довольная, она отложила масленку, взялась за круглую ручку на верхушке стержня и нажала на нее.
Волчок шевельнулся было, но тут стержень застрял, остановившись на полпути. Эва подняла его, сосчитала до трех и повторила попытку. На этот раз стержень ушел вглубь до конца, а волчок начал вращаться. Эва снова вытянула стержень, снова толкнула вниз и еще раз, еще, делая это ровными ритмичными движениями, и волчок завертелся быстрее и быстрее, набирая скорость по мере того, как Эва поднимала и опускала стержень. Краски начали сливаться, смешиваться, танцоры превратились в расплывчатые пятна, а Эва задержала дыхание, следя за движением и прислушиваясь к гудящему звуку, издаваемому игрушкой, — этот звук становился выше и выше с каждым нажимом, — и вот краски начали бледнеть, теряя последние следы линий рисунка, — и Эва, продолжая раскручивать его, вспомнила, что отсутствие цвета означает белизну, а не черноту, — там, где нет цвета, все белое; белое, как вот этот кружащийся перед ней волчок. Белизна захватила Эву, гудение вводило в транс, вращение завораживало, Эва будто погружалась в пустоту…