Тайна крови
Шрифт:
Чем тогда является само лицо — непонятно, но благодаря стараниям феты Рорэль я действительно выгодно выделялась из толпы поставленной осанкой и длинной шеей.
Тур, пике, шене, шене, взмыть в жете и осесть на пол мягким цветочным лепестком в окружении легкой ткани юбки. За кажущейся невесомостью движений на самом деле титанический труд. Мало кому об этом известно.
Я тяжело дышала, когда музыка затихла. Во время танца я была сама собой, выливала тревоги и печали, выбрасывала из головы лишнее. Есть только музыка, движения и мой внутренний мир. Когда тело ломит от усталости, а пальцы кровоточат, тогда нет места душевной боли. Нет места одиночеству, которое начинает временами грызть изнутри, нет места страхам, за свое будущее, за
Внутри все упало, когда в зале послышались медленные, ленивые аплодисменты. Они больше походили на стук молотка судьи. Беспощадный. Холодный. Почти жестокий.
Вскинула голову и в зеркале заметила отражение высокого широкоплечего мужчины в серых тренировочных штанах и в обтягивающей мускулистую грудь майке. Его лицо пряталось в тени, ведь за окном еще темно, а я зажгла в зале лишь одну напольную лампу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но даже сквозь тьму, скрывающую его лицо, чувствовала жесткий взгляд; губы стиснуты в тонкую линию, в черных волнистых волосах, зачесанных кзади, едва пробегают серебристые искорки. Великородный. Чистая искра. И что делает здесь?
— Имя?
Судорожно сглотнула и поднялась. Ладошки мигом вспотели, сердце бухнуло и заколотилось в горле. Попыталась ответить, но издала лишь невнятный хрип. Нет. Это не может закончиться так! Боженька, пожалуйста, помоги! Конечно, кощунственно, только обретя веру, чуть что к Богу бежать. Я ведь, между прочим, его еще ничем за предыдущую помощь не отблагодарила! Но есть в вере что-то такое, что не дает опустить руки. Надежда, наверное… Надежда на чудо.
— Имя, — жестко повторил он.
— Ландрин Флер Аллевойская, — набравшись смелости, представилась полным именем. Тонуть, так с высоко поднятой головой.
— Ты не из моей труппы, — он шагнул в луч света, позволяя внимательно себя рассмотреть. Ничего себе пиончики на соседском балкончике! Вот везет так везет в последние дни. Фет Максимилиан Ронхарский! Постановщик «Взрослые тоже верят в сказки»! Все. Мне хана.
— Уверяю, я ничего не сломала. Сейчас же соберу вещи и…
— У тебя неправильно завязаны пуанты, поэтому на арабеске теряешь равновесие, — он бросил ветровку на лавку и бесшумно подошел ко мне. Ступал так легко, словно ничего не весил, несмотря на внушительные габариты. Вот бы увидеть, как он танцует. Наверняка превосходно! Говорят, когда Максимилиан ушел в постановщики, то перестал танцевать. Даже движения пьесы показывали его помощники, он лишь корректировал, в лучшем случае показывал позу или постановку рук.
Дальнейшее вообще казалось невероятным:
— Ногу на станок.
Подошла к станку и, коснувшись руками теплого дерева, положила ногу. Мужчина мягко дернул ленту пуантов и профессионально перевязал. Действительно, я допустила ошибку, видимо впопыхах.
— Пятачок стерся. Следует заменить обувь.
— У меня нет такой возможности, — произнесла едва слышно, позволяя перевязать пуант на другой ноге. Я и сама видела, что они почти негодные, но на новые денег у меня не было.
— Нашла возможность тренироваться, найдешь возможность добыть новые. Второй акт, с арабеска. Движения знаешь?
— Конечно, — без лишних слов вышла в центр зала и замерла.
Отелепатеть! Я танцую по просьбе самого фета Ронхарского! Можно сказать — это кастинг!
Не знаю, сколько нужно танцевать, но я готова все тридцать минут! Партию знала наизусть, вот только там дуэт… Но ничего, дуэт можно и одной станцевать, обозначив парные элементы. Я встала в стойку. Действительно, на перевязанных пуантах равновесие держалось куда лучше.
Зазвучала музыка, и я вступила. Арабеск, поворот, тур, волна в такт музыке, наклон. Мелко застучали по полу пятачки пуантов. Самый приятный звук на свете! Идеальный поворот головы, тело натянуто, словно струна, каждый пальчик на своем месте. В зеркало я следила за безупречными линиями тела, за мрачным и сосредоточенным взглядом Максимилиана, но, когда при следующем повороте он взял меня за руку и в следующий миг закружил в поддержке, сбилась. Быстро исправилась и следующие десять восьмерок мы танцевали вместе. Скользили друг по другу телами, я взмывала вверх и падала почти до самого пола. Такого невероятного партнера у меня прежде не было. В его руках я была готова на все — на любые движения и поддержки, хотя всегда боялась перехода из верхней стойки в нижнюю, боялась, что руки партнера соскользнут, и я разобью себе лицо. К счастью, все обходилось. Сейчас же не было никакого страха. Сильные руки держали нежно и уверенно, движения оказались легкими, плавными, грациозными, ими хотелось любоваться, что я и делала, наблюдая за нашими отражениями в многочисленных зеркалах. Когда музыка стихла, я, натянутая до предела, застыла в его вытянутых руках, поднятая высоко над полом. Впервые не боялась упасть. Во всех смыслах этого слова.
Через несколько секунд Максимилиан уверенным движением вернул меня на пол и, выровняв сбившееся от танца дыхание, выдал:
— Данные имеются.
Имеются данные? Данные имеются? Имеются, пустынный мертвоед тебя подери, данные? Он что, шутит так? Я танцую без малого двадцать лет! Ни одной технической ошибки не допустила!
— Данные имеются? — повторила, задыхаясь от возмущения. — Все было идеально!
— Верно. В том и проблема.
— Я вас не понимаю.
— В твоем техничном исполнении не хватает чувственности.
Я уперла руки в бока и возмутилась:
— Это балет, а не сальса, здесь не нужна чувственность!
— Первый танец Джорджианы и Луиса.
Я встала в четвертую позицию и вытянула вперед руки, к Луису в лице фета постановщика. Его лицо мгновенно преобразилось. Мужчина вошел в роль и посмотрел на меня так, что захотелось, если не трусы снять, то на ручки ему забраться точно. В его взгляде было столько всего, что даже танцевать не требовалось, я и так все понимала.
Мы станцевали всего три восьмерки. Сильная ладонь, намерено или нет соскользнула с моей талии и коснулась местечка пониже, после поворота он прижал меня слишком близко, так близко, что подними я голову — и наши губы соприкоснутся, и я уже молчу про совсем не невинное касание бедрами, когда по рисунку танца он обнял меня со спины. По моей коже словно электрический разряд пробежал. Дыхание сбилось, сердце само пустилось в бешеную пляску…
— Все, достаточно, — бесцветным голосом отрезал он. Двери в зал распахнулись и на пороге замерли танцоры. А мы тут стоим в центре зала, обнимаемся и смотрим на них. Балетмейстер уверенно и даже высокомерно, я — испуганно.
— Ну? Чего ждем, как мохноухи рысокоти. Проходим, переодеваемся, разогреваемся.
Танцоры живо подобрали отпавшие челюсти — не каждый день их постановщик танцует, да еще и с незнакомкой, и молча прошли внутрь.
— Слушай, Ландрин, — как ни в чем не бывало, мужчина отошел на шаг и произнес негромко. — Без чувственности твой танец — просто набор движений под музыку. Ты должна взмахом руки заставить мое сердце биться чаще, поворотом головы — захотеть тебя, движением ноги заставить бояться. Я должен чувствовать с первого твоего шага и до момента, когда кончик твоей пачки скроется за кулисами. Сейчас я вижу невероятно техничное исполнение, которому позавидует любой робот.
Стиснула зубы, глотая обиду. Я ведь столько работала! Мне выпала почти невозможная удача — пробы, а не увольнение и так все запороть! У меня нет чувственности? Где же мне ее найти?
— Я не вижу прогресса.
Стоп. Что значит не видит?
— Вы знали? — осенило меня. Иногда мне и правда казалось, что кто-то наблюдает, но я никого не видела и списывала на страх вылететь с должности.
— Конечно знал. Но балетом нельзя заниматься чуть-чуть и уж тем более он не терпит внимания два раза в неделю. Им нужно жить.