Тайна леди
Шрифт:
Он снова рассмеялся.
Она подняла на него полные страха глаза, ее головная накидка сбилась набок.
– Вы сошли с ума!
Он не удержался и поцеловал ее.
Ее полуоткрытые губы крепко сжались, но не сразу.
Она снова оттолкнула его.
Она была наполовину готова. Он ласками уговорил ее открыть губы, погрузился в ее рот и начал приподнимать ее юбку. Она отвечала на его поцелуи.
Но потом отпрянула от него и напряглась.
– Мои извинения, сестра, – пробормотал он. – Буря…
Она
– Вы тоже боитесь? – спросила она.
– Очень.
– Это глупо, я знаю…
– Вы называете меня глупым?
– Нет, но я не люблю грозы.
– А я люблю. Они возбуждают меня. Но я буду хорошим.
Он поцеловал ее в висок, чтобы успокоить. Но его это не успокоило. Ничто не могло успокоить его, пока они были вместе, как сейчас, но он сразился бы с целой армией, чтобы не разлучаться.
– Совсем не глупо бояться опасности, – сказал он. – У меня у самого сердце колотится. Вот, пощупайте.
Он прижал ее левую руку к своей груди. При расстегнутом жилете только рубашка лежала между его кожей и жаром ее ладони. Она так и держала ладонь, пока не осознала, в какой они позе, и яростно оттолкнула его.
Но тут карета резко наклонилась влево, возможно, даже скатилась в канаву. Робин приготовился к настоящему бедствию, готовый прикрывать ее изо всех сил, но экипаж выправился и покатился дальше. Он надеялся, что форейтор все еще управляет лошадьми, но даже если нет, он все равно не мог сейчас сделать ничего, кроме как скакать на полной скорости и оберегать своих подопечных от травм.
Сестра Иммакулата пыталась сомкнуть ноги и все время ерзала. Когда она смирилась с поражением, то все еще сидела на нем верхом, но он был в опасности воспламениться. И о Юпитер, ее запах – земной, не парфюмерный, но опьяняющий.
Когда-нибудь он прикажет сделать для нее духи. Парфюмированную воду для ее шелкового белья, парфюмированный лосьон для ее кожи, парфюмированное масло для ее ванны. В которой они будут купаться вместе.
Он хотел, чтобы ее груди были в его ладонях, ее сосок – во рту. Он хотел входить в нее с каждым толчком кареты.
Maledizione, как она так к месту говорила.
– Это кончилось? – прошептала Петра, как будто бог грозы мог ее услышать.
Робин осознал, что молнии и гром определенно продвинулись дальше, хотя дождь все еще лил как из ведра, а карета раскачивалась. Одна гроза шла на убыль, но другая все еще бушевала, а монашка выглядела такой созревшей для любви.
«Кончилось? Моя святая драгоценность, все еще только начинается».
Карета вдруг остановилась.
Петра в ужасе округлила глаза.
– Что опять случилось? – Тут она поняла, в какой позе находится, и отпрянула от него как раз в тот момент, когда он отпустил ее.
Она бросилась в противоположный конец кареты и забилась в угол. Ее «Нет!» прозвучало одновременно с его «Все
Они смотрели друг на друга, тяжело дыша.
Робин отвернулся, радуясь необходимости опустить окно и узнать, что случилось. Глубоко в трясине, подумал он, при этом имея в виду не дорогу.
– Мы застряли? – крикнул он.
– Пока нет, сэр, – ответил Пауик, – но скоро застрянем. Впереди что-то виднеется. Как будто свет пробивается сквозь ставни.
– Слава Богу. Вели форейтору ехать осторожно, а сам поезжай вперед договориться об убежище.
Когда карета двинулась вперед, Робин посмотрел вниз, игнорируя дождь, льющийся ему на голову.
– Ну как там? – спросила сестра Иммакулата.
Он всунул голову назад, поднял стекло и повернулся к ней, вытаскивая платок, чтобы вытереть волосы. Она предложила ему свой – такой же простой и белый, как его, только меньше.
Он поблагодарил ее и взял его.
– Там грязь шесть дюймов глубиной, а конца дождю не видно, льет как из ведра. Благодарите Бога, сестра, что в этом месте нам предложат кров.
Петра схватила четки.
– Конечно, но сколько мы здесь простоим?
– До тех пор пока дорога снова не станет твердой. Спешить незачем.
Ее бледное лицо было напряженно. Действительно ли ее единственной проблемой была визжащая Содуэрт? Он вдруг подумал, не воровка ли она. Он поверил ей на слово, что сундук принадлежит ей. Это был весьма подходящий для монашки предмет багажа, но, возможно, он не принадлежал ей.
Слабое поскуливание заставило Робина вздрогнуть. Он совсем забыл о Кокетке. Робин открыл корзину и поморщился:
– Она от страха запачкала ваш платок. Это святотатство?
– Нет.
Он извлек все еще дрожавшую собачку, а платок оставил в корзине.
– Что это?
– Напоминание о платке, которым святая Вероника вытерла лицо Христа. Сестры святой Вероники заботятся о бедных и раненых на улицах.
Успокаивая собачку, Робин обдумывал слова монашки. Странная деталь, которую надо расследовать. И если это правда, то чрезвычайно притягательная – и такая, что делает ее путешествие в Англию еще более загадочным.
Робину вдруг захотелось разбить что-нибудь. Все-таки она монахиня, а даже для него монахиня неприкосновенна, не важно, насколько она красива, насколько соблазнительно ее тело и как страстно она целуется.
– Ваша еда тоже испорчена, – сказала Петра.
– Наша. Это плохо, потому что одному Богу известно, что мы будем есть сегодня на ужин.
Где, черт возьми, они оказались, и что это за место? В этот час еще не должно быть так темно, но гроза принесла с собой ночь, а дождь все еще затуманивал окна. Все, что он мог разглядеть, было длинное низкое строение с той стороны кареты, где сидела сестра Иммакулата. Робин наклонился в ее сторону, чтобы опустить окно.