Тайна Леонардо
Шрифт:
– Как это? – изумилась Ирина, не потерявшая, оказывается, этой способности.
– Да очень просто! – воскликнул Потапчук. – Повторяю, это убийство было спланировано заранее, и притом очень тщательно. Коль скоро все в этом деле указывало на Мансурова, можно было ожидать, что мы найдем в его доме какие-то улики, связывающие его с ограблением Эрмитажа. Мы таких улик, как известно, не нашли. Следовательно, убийца просто не успел их подбросить. Вы заставили его нервничать, торопиться, совершать ошибки – то есть, сами того не желая, избрали наилучшую тактику. Он не сумел даже как следует замести следы – попытался, но не сумел. Глебу понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: Мансуров вовсе не сбежал, а был убит, и труп его следует искать где-то поблизости. На это
– С кем же это? – спросила Ирина. Похвала Федора Филипповича ее не обрадовала – ей казалось, что это была просто попытка немного подсластить пилюлю. Хотелось остаться одной, спокойно все обдумать, а может быть, просто принять снотворное и лечь спать. Хмель прошел, словно его и не было, выпитая водка камнем лежала в желудке, от нее мутило и тупо ныла голова, однако она чувствовала себя обязанной хотя бы из вежливости проявлять интерес к тому, о чем говорил генерал. – Мне казалось, – продолжала она, – что этот человек уже разобрался со всеми, кто имел к этому делу хоть какое-то отношение.
– Собственно, об этом я и хотел поговорить, – кивая, согласился Федор Филиппович. – Это дело – сплошные трупы, буквально некого допросить. Действительно, все, кто так или иначе участвовал в похищении "Мадонны", либо мертвы, либо сидят за решеткой и ничего, в сущности, не знают... За исключением Глеба, естественно, – поправился он, и Ирина встретила эту поправку бледным подобием улыбки. – Тем не менее события продолжают происходить, Ирина Константиновна, и чем дальше, тем больше они мне не нравятся. Я ведь приехал сюда, еще не зная о гибели Мансурова. Эта смерть только укрепила меня в решимости просить вас как можно скорее уехать из Питера. А может быть, и из страны.
Ирина снова выдавила из себя кривую, жалкую улыбку. Удары сыпались градом, причем удары ощутимые – такие, что любой из них запросто мог сбить человека с ног, а то и вовсе уничтожить, – и она молча, про себя поразилась тому, что до сих пор не разревелась.
– Я этого ожидала, – сказала она. – Разумеется, в вашем деле я ничего не понимаю, и помощник из меня, как выяснилось, никакой. Я больше мешаю, чем помогаю, из-за меня убит Мансуров...
– Только не надо себя жалеть, – неожиданно жестким тоном произнес генерал Потапчук. – Это, Ирина Константиновна, последнее дело – жалеть себя. Тем более что я имел в виду совсем не то, о чем вы говорите. Если ваши слова были искренними, я должен сказать, что вы глубоко заблуждаетесь. А если вы просто кокетничали, напрашиваясь на комплимент... Впрочем, это вряд ли.
– И на том спасибо, – сказала Ирина. – Так что же вы имели в виду, предлагая мне выйти из игры?
– Только то, о чем говорил раньше: сугубо уголовную окраску, которую все больше принимает это дело. Видите ли, сегодня ко мне поступила информация из отделения милиции, куда обратился небезызвестный вам доктор Сафронов.
– Надеюсь, он жаловался не на меня?
– Нет, не на вас. Минувшей ночью кто-то проник в его служебный кабинет и перевернул там все вверх дном. Поначалу грешили на кого-нибудь из пациентов – люди они странные, непредсказуемые, неспособные ни контролировать свои поступки, ни отвечать за них... Но потом, когда стали наводить порядок, обнаружилось, что из кабинета исчезли два предмета: медицинская карточка, заведенная на одного из недавно поступивших в отделение пациентов, и цифровой диктофон, переданный доктору Сафронову его приятелем доктором Мансуровым. Ну, допустим, диктофон имеет определенную рыночную стоимость, его можно превратить в деньги и купить, скажем, наркотики...
– Диктофон не украли, – сказала Ирина и тут же поправилась: – То есть украли, но не прошлой ночью, а раньше...
Некоторое время Федор Филиппович молча разглядывал ее с выражением крайней озабоченности на лице. Потом в глазах у него что-то мелькнуло, краешки губ едва заметно дрогнули.
– Ага, –
– Ничего не понимаю, – честно призналась Ирина. – Вы о чем?..
– О медицинской карточке, – сказал Федор Филиппович. – Я не поленился проверить, и что бы вы думали? В кабинет доктора Мансурова тоже кто-то забрался в его отсутствие, и оттуда тоже пропала некая медицинская карточка, заведенная в тот же день и, что самое интересное, на того же пациента. Вы, случайно, не знаете человека, который ухитрился в течение одного дня побывать и в центре пластической хирургии, и в психиатрической лечебнице?
– Ой, – сказала Ирина.
– То-то, что "ой". Я бы даже сказал, ой-ой-ой. И ведь вы же, наверное, не придумали ничего лучше, как предъявить в обоих заведениях свой настоящий паспорт?
– У Мансурова – да, – упавшим голосом призналась Ирина. – А... ну, словом, там, у Сафронова, меня никто особенно не спрашивал, хочу я предъявлять паспорт или нет. Просто залезли в сумочку, взяли паспорт и записали данные в карточку...
– Отменно, – произнес генерал Потапчук с таким видом, словно это известие и впрямь доставило ему удовольствие. – А в центре пластической хирургии, насколько мне известно, в карточку в обязательном порядке вклеивают снимки – в профиль и анфас, чтобы потом, после операции, можно было сравнить. Во всяком случае, когда речь идет об операциях на лице, это правило должно неукоснительно соблюдаться. А поскольку вы постарались сделать все, чтобы ваша легенда выглядела правдоподобно...
– Я пошла и сфотографировалась, – запоздало поражаясь собственной глупости, пролепетала Ирина.
– Подытожим, – все с тем же странным удовлетворением в голосе сказал Федор Филиппович. – Здесь, в Питере, есть человек, для которого убийство уже стало вполне обыденным делом. Этот человек не останавливается ни перед чем на пути к своей цели, человеческая жизнь для него – ничто, пустой звук, а то и вовсе досадная помеха, которую надо поскорее устранить. Уверяю вас, Мансурова похоронили живьем вовсе не из какой-то особенной жестокости, а просто потому, что не придали этому значения – было безразлично, что он испытает перед смертью, да и мараться не хотелось... И вот этот человек теперь нацелен на вас. Он знает, что вы его ищете – вы сами ему об этом сообщили устами доктора Мансурова, – у него есть ваша фотография и ваш домашний адрес. Если бы не Глеб, у него была бы еще и запись вашего голоса, но, полагаю, он в ней не слишком заинтересован... Какие еще нужны аргументы, чтобы убедить вас покинуть город?
Ирина немного помолчала, стараясь преодолеть тягостное впечатление, которое произвела на нее речь генерала. Наконец ей это удалось – по крайней мере отчасти.
– Петербург – очень большой город, – сказала она. – Вы предлагаете мне уехать в Москву, а там, между прочим, я прописана. Как раз по тому адресу, который указан в паспорте.
– Во-первых, я не предлагал вам ехать в Москву, – сказал генерал. – Я предлагал уехать из Питера, а еще лучше – из страны. И потом, вы ведь представились Мансурову искусствоведом, не так ли? Жить в Петербурге, интересоваться живописью – интересоваться настолько, чтобы пойти на похищение картины да Винчи, – и не знать, кто такой профессор Андронов, – это, конечно, возможно, но маловероятно. А тот, кто имел честь знать вашего отца, наверняка слышал и о вас, да и в паспорте у вас так и написано: Андронова Ирина Константиновна, место рождения – город Санкт-Петербург... то бишь, простите, Ленинград. А узнать, где находится квартира покойного профессора, – дело техники. Так что вычислить вас – пара пустяков, вы сами сделали все, чтобы это было именно так. Поймите, я вас не пугаю, и геройство ваше мне ни к чему. Взгляните на вещи трезво...