Тайна личности Борна (др. перевод)
Шрифт:
— Портрет?
— Словесное описание, по которому он сможет его узнать.
— Одного из ваших людей?
— Да. Мы полагаем, так будет лучше всего. Не стоит вмешивать в это кого-либо из посольства, кроме вас. Более того: даже нельзя. Поэтому позаботьтесь, чтобы ни один из ваших разговоров не записывался.
— Я прослежу, — отозвался первый секретарь. — Но как вы сумеете на основании одного моего с ним разговора установить, является ли он двойным агентом?
— Сумеем. Потому что разговор у вас с ним будет не один, а с десяток.
— С десяток?
— Вот именно. Инструктируйте Борна, от нашего имени, чтобы он делал вам контрольные звонки каждый час, подтверждая, что находится в безопасности. И так до самого последнего раза, когда вы скажете ему, что в Париж для встречи с ним прибыл офицер из «Тредстоун».
— И чего мы тем самым добьемся? — спросил первый секретарь.
— Если он не наш… то будет передвигаться. В Париже действуют с полдюжины советских агентов с глубоким прикрытием. Их телефоны засечены. Если он связан с Москвой — есть вероятность, что он воспользуется хотя бы одним из этих телефонов. Мы будем это отслеживать. Если случится так, я думаю, вы на всю жизнь запомните эту ночь в посольстве. Признательность президента обычно способствует карьере. Правда, вы и без того занимаете высокий пост…
— Есть и повыше, мистер Конклин, — вставил первый секретарь посольства.
Разговор закончился; условились, что дипломат позвонит после того, как переговорит с Борном. Конклин поднялся и проковылял к стоящему у стены шкафу для бумаг. Отпер верхнее отделение. Там лежала папка, а внутри нее — запечатанный конверт с именами и адресами людей, которых можно было задействовать в чрезвычайной ситуации. То были проверенные, надежные люди, по той или иной причине отошедшие от официальной службы. Всех их пришлось проводить со сцены, придумав новые легенды. Те, кто свободно владел иностранными языками, получали новое гражданство в дружественных странах.
В один прекрасный день они попросту исчезали. Это были отверженные. Люди, преступившие не один закон во имя родины, совершавшие убийства во имя Родины. Но когда их разоблачали и содеянное ими предавалось огласке, родина списывала их с официальной службы. Однако их можно было призвать. На неофициальные счета перечислялись деньги — и это подразумевало ответные услуги.
Конклин вернулся к столу с конвертом в руках и сорвал с него меченую ленту: потом конверт снова будет запечатан. В Париже у них был человек — верный человек, прошедший через офицерский корпус военной разведки и к тридцати пяти уже дослужившийся до подполковника. На него можно было положиться: он понимал что к чему, когда речь шла о делах государственной важности. Лет двенадцать назад он убрал одного левака фотографа в деревне у реки Ху.
Три минуты спустя Конклин беседовал с этим человеком по телефону. Разговор не регистрировался и не записывался. Отставному разведчику сообщили имя перебежчика и общие обстоятельства измены, включая секретную поездку объекта в Штаты, где тот убрал группу, направлявшую его деятельность.
— Двойной агент? — спросил собеседник Конклина. — Рука Москвы?
— Нет, он работает не на русских, — ответил Конклин, сознавая, что, если Дельта обратится к экс-разведчику за прикрытием, между ними произойдет объяснение. — Он был заброшен с дальним прицелом как подставной, чтобы заманить в ловушку Карлоса.
— Того самого убийцу?
— Именно.
— Тогда можете сколько угодно утверждать, что Москва тут ни при чем, — меня вы не убедите. Карлоса обучали в Новгороде, и лично я уверен, что он по-прежнему выполняет грязную работу для КГБ.
— Возможно. Опустим детали. Достаточно того, что мы убеждены: наш объект был куплен. Заработал несколько миллионов, а теперь хочет разжиться незасвеченным паспортом.
— Стало быть, он убрал нескольких связных, и все ниточки ведут к Карлосу. Что ровно ничего не значит — кроме того, что тот будет вынужден совершить еще одно убийство.
— Вот именно. Мы хотим разыграть все как по нотам. Пусть он думает, что родина готова предоставить ему убежище. Лучше всего будет получить признание из первых уст — какую бы информацию он ни сообщил. Вот почему я вылетаю туда. Но это цель второстепенная по сравнению с необходимостью изъять его. Слишком много людей в разных местах рисковали жизнью, чтобы он оказался там, где сейчас находится. Вы в силах нам помочь? За это вам будет выплачена премия.
— С удовольствием. И оставьте премию при себе. Я ненавижу подобных ублюдков. Один такой тип может подорвать целую агентурную сеть.
— Но нужно сделать все так, чтобы комар носа не подточил. Он из асов. Я бы предложил вам взять для страховки напарника, хотя бы одного.
— У меня есть в Сен-Жерве человек, стоящий пятерых. Наемник.
— Вот и наймите его. А теперь детали. Наш связной в Париже непрофессионал из посольства. Ему ничего не известно, но он поддерживает связь с Борном и может попросить, чтобы к тому прикрепили охрану.
— Я сыграю охранника, — заверил экс-разведчик. — Дальше.
— Больше пока рассказывать нечего. Я вылетаю спецсамолетом. Прибуду в Париж между одиннадцатью вечера и полуночью по вашему времени. В течение часа хочу встретиться с Борном и завтра вернуться в Вашингтон. Времени впритык, но так нужно.
— Значит, так все и будет.
— Связной из посольства — первый секретарь. Его зовут… — Конклин сообщил последние подробности, и они договорились о пароле для встречи в Париже: о кодовых словах, по которым эмиссар из Центра поймет, все ли идет, как нужно.
Конклин повесил трубку. Все закрутилось именно так, как того ожидает Дельта. Преемники «Тредстоун» будут действовать по правилам — а применительно к провалившимся операциям и их разработчикам правила не признавали разночтений. Отсечь и пустить в распыл. Никаких связей с официальной линией или официального признания не допускалось. Провалы и неудачливые разработчики операций вызывали у Вашингтона сильное недовольство. А «Тредстоун-71» с самого начала использовала для часто неблаговидных целей и манипуляций все крупные подразделения американской разведки и не одно иностранное правительство. Так что любого уцелевшего следовало держать подальше, не поддерживая с ним прямых связей.
Дельте все это прекрасно известно. И поскольку он сам уничтожил «Тредстоун» — он оценит эти меры предосторожности, будет их ожидать и встревожится, если они не будут приняты. Во время очной ставки он станет лицемерно негодовать и горевать по поводу жестокой расправы, учиненной на Семьдесят первой улице. А он, Александр Конклин, будет сосредоточенно вслушиваться, стараясь вычленить хоть долю правды или контуры разумного объяснения происшедшего. Но он заранее знал, что ни того, ни другого не услышит. Стеклянные осколки никак не могли сами собой перенестись через Атлантику — только чтобы оказаться спрятанными под тяжелыми портьерами в особняке на Манхэттене. А отпечатки пальцев неопровержимее, чем фотоснимок, свидетельствуют о том, что человек находился в том или ином месте. Подделать их невозможно.