Тайна лорда Моргана
Шрифт:
— Я доложу о вашем визите директору, — сказала она. — А пока отправляйтесь к себе!
Держа послание так, словно это был пакт об объявлении войны, леди Ульфрида скрылась в коридоре, ведущем в кабинет директора.
Я сидел ни жив ни мертв. Если ребята правы и Эмиль невиновен, то, выходит, он покрывает настоящего преступника. Вопрос в другом — что заставило его так поступить?.. Я встал и направился вслед за леди Ульфридой.
Она уже все рассказала мессиру Леонарду, и я застал директора вышагивающим по кабинету, цокая копытами так, что на мозаичном полу вспыхивали искры. Петиция лежала на столе.
Запинаясь, я изложил коллегам свою точку зрения на виновность Эмиля.
— Вы же исследовали его, миледи, — в заключение обратился я к леди Ульфриде, — что вы почувствовали?
— Понятия не имею, — призналась преподавательница стихийной магии. — Все было, как в тумане. На мальчика, несомненно, было оказано воздействие, причем чары накладывал некто настолько опытный, что могу сказать одно — в нашей школе таких специалистов нет. Даже Лилита — и та не смогла бы справиться лучше.
— В нашей школе нет? Что это значит? — остановился мессир Леонард. — На территории МИФ находится посторонний?
— Да. Или у кого-то из наших учеников потенциал гораздо выше, чем можно себе представить. Просто он до поры до времени скрывал свои истинные возможности…
— И заставил Эмиля взять на себя чужую вину! — закончил я.
— Вы ошибаетесь, Максимилиан! — осадила меня леди Ульфрида. — Эмиля НИКТО НЕ ЗАСТАВЛЯЛ это делать. Он сам захотел покрыть преступника. Просто тот, кого он спасает ценой своей чести и свободы, сумел придать ему необходимую решимость, твердость духа и поставил в его сознании мощный блок, чтобы мы не смогли пробиться к памяти мальчика с помощью гипноза.
— Значит, мы не сможем узнать, кто истинный преступник?
— Сможем, почему же нет? — сказала дама Морана. — Я сейчас же отправлю дополнительное извещение в Инквизиторский Совет. Они наверняка располагают специалистами, которые сумеют извлечь необходимую информацию, как бы преступник ни прятал ее. Разоблачение — лишь вопрос времени.
Я молчал, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Меня снедали сомнения. Да, конечно, нужно узнать, кто в школе решил возродить секту Белого Мигуна и охотится на меня. Конечно, преступник должен быть наказан. Но это же ребенок! Неужели они не понимают, что отдают Инквизиторам мальчика? Мальчишку лет тринадцати-четырнадцати? У дамы Мораны старший сын прошел через застенки Инквизиторского Совета и покончил с собой. Неужели она настолько очерствела, что готова пожелать такой же участи чужому сыну? И еще, — вдруг мелькнула у меня мысль, — а что, если взять на себя вину другого Эмиля заставила обыкновенная мальчишеская дружба? А вдруг он просто спасал друга?
…Когда я учился в школе, у меня не было настоящих друзей. Разве что несколько приятелей, с которыми было интересно общаться и которые терпели меня, был брат, на которого я мог положиться, была Анастасия Мельник, русская красавица, ради которой я был готов умереть… Но друга, такого, чтобы пожертвовал ради меня всем, — такого друга у меня не было. Впрочем, мне ни разу не грозила смертельная опасность… А если бы грозила? Если бы я написал моим бывшим сокурсникам, что меня хотят убить? Кто из них примчится через сотни и тысячи километров мне на помощь? Никто. Потому что настоящая дружба встречается так же редко, как настоящая любовь.
— Извините, — подал я голос, — а Эмиль Голда — его родители были сектантами?
— Да. Так же, как и у его приятеля Антона. У одного — мать, у другого — отец. Вообще-то в нашей школе таких детей не так много — кроме этих двоих, еще трое-четверо.
М-да, маленькие сектанты. Неудивительно, что они крепко держатся друг за друга. И наверное, именно из-за этого так крепко сдружились с Даниилом Мельхиором, чей отец отдал жизнь…
Тьма рассеялась, и брызнул свет, такой яркий, что стало больно не только глазам, но и душе. Оставался один-единственный вопрос — кто из них двоих? Ошибиться отчаянно не хотелось — это профессионалы имеют право на ошибку, а я дилетант. Но Черный Вэл допрашивал именно Даниила Мельхиора! Даниила, который уже попадал в переплет. Даниила, чей отец освободил Белого Мигуна из заточения.
Надо было поговорить с ребятами.
Делегация все стояла у окна, но подойти к ним я не смог — возле ребят уже обнаружился Черный Вэл. Он возвышался над ними, как орел, и его скрипучий голос долетал до меня безо всяких усилий, словно зелейник знал, что я буду поблизости.
— Вы понимаете, что ожидает вашего приятеля? — говорил он. — О нем доложили Инквизиторскому Совету!
— Эмиль ни в чем не виноват! — бросился защищать друга Антон.
— Я это знаю, — с ледяным спокойствием кивнул Вэл. — Более того, я знаю, что на самом деле Эмиль покрывает кое-кого другого, истинного виновника всех событий. И вы тоже знаете, кто виноват на самом деле.
Ребята загалдели, повторяя, что Черный Вэл ошибается.
— Это глупое геройство, — покачал тот головой. — Я никогда не ошибаюсь. И не называю вам ЕГО имени только потому, что мне самому не нужно, чтобы он оказался в руках Инквизиции. Я его предупреждал. Я он не захотел меня слушать. Так передайте ему, что я буду ждать. В любое время, в любом месте. Пусть приходит. Мои условия он знает. Если хочет спасти Эмиля, пусть соглашается на все и без споров!
Ребята молчали, изумленные таким поворотом дела.
— И запомните, — Вэл перешел на шепот, — в инквизиторских застенках несладко. Не честь, не свобода — сама жизнь Эмиля Голды в ваших руках. Инквизиторы убьют его — просто от досады, что не добились правды. А потом примутся за вас. Я же могу вас всех спасти. Если тот, о ком я говорю, сам придет ко мне. Понимаете — сам!
Не прибавив более ни слова, он повернулся и ушел. И я, и дети с одинаковым страхом смотрели ему вслед. Меня так и подмывало броситься обратно в учительскую и рассказать, как зелейник плетет свою паутину.
Не знаю, что меня остановило. Может быть, просто моя трусость. Ведь я боялся Черного Вэла. И опасался совершить ошибку.
Во время ужина я увидел Веронику — и сердце мое забилось так гулко, что, наверное, было слышно остальным учителям. Я кусал губы и старался изо всех сил делать вид, что меня не интересует эта шестикурсница, но голова сама поворачивалась вслед за нею. Я боялся этого чувства — и в то же время желал, наконец, испытать, каково это — любить. Не в силах больше сдерживаться, я вскочил с места, едва девушка направилась к выходу.