Тайна Лоринг-Чейза
Шрифт:
Дэвид повернулся и хмуро посмотрел на Шрига. Тот оценивающе щурился на горизонт за лугом – небо там затянула зловещая гряда туч. Губы сыщика были вытянуты, словно что-то насвистывали.
– Приближается буря, дружище! – Он кивнул в ту сторону. – Будет гроза со шквалом, а после ливень до утра. Хорошо!
– И она еще в ангельской простоте своей благодарила вас! – осуждающе произнес Дэвид. – Просила для вас Божьего благословения! Право, Джаспер Шриг, порой вам следовало бы стыдиться себя и своих методов!
Казалось, эти слова поколебали привычную безмятежность мистера Шрига. Он отвел взгляд от обвиняющих глаз Дэвида и сосредоточился
– Эх, друг мой, Дэвид… все верно!
– Что верно?
– Мне стыдно! – ответил Шриг и, отвернувшись, понуро побрел прочь.
Глава XLVI,
в которой счастью угрожает надвигающаяся буря
Покосившийся, шаткий мостик через живую изгородь, уже выступавший в качестве места действия на предыдущих страницах, находился в небольшой ложбине, закрытой со всех сторон от взора случайного наблюдателя. Цветущие кусты и кроны деревьев нависали над нею лиственным шатром. Где-то в зарослях обитали черные дрозды, оглашавшие это место ликующими по утрам и чарующе-печальными в росистые вечера песнями. В последнее время Антиклея и Дэвид все чаще встречались именно здесь.
Вот и сегодня Дэвид тоже сидел на ступеньках и, нетерпеливо отбивая такт подошвой башмака, наблюдал за тропинкой, которая, попетляв, терялась среди шелестящей листвы.
Горизонт за его спиной наливался зловещей синевой, давящий фиолетовый мрак подкрадывался все ближе, но впереди, на западе, пылал ослепительный закат.
Однако сейчас птицы умолкли, сияние уже начало тускнеть, тени сгущались все быстрее, а петляющая тропинка оставалась пустынной. Ничто не нарушало тягостного безмолвия.
Стало вдруг тревожно и тоскливо, сердце Дэвида тяжело застучало. Он пытался вздохнуть, но не смог. Вдалеке, на Лорингской церкви, слабо и мелодично зазвонили часы. Девять.
Вдруг молодой человек встрепенулся и вскочил на ноги, ибо – о чудо! – на тропинке появилась она. Антиклея тихо, как будто и не касаясь земли, пробежала сквозь душное благоухание под сумрачным сводом и очутилась в его объятиях – сама благоуханная, как ночь. Дэвид целовал ее жадно, торопливо, словно они не виделись по крайней мере месяц. Потом Антиклея отстранилась и посмотрела ему в глаза. Им столько нужно было сказать друг другу, так много рассказать, и вовсе не об отвратительных полицейских с Боу-стрит, не о тайнах и убийствах.
– Как удивительно тихо сегодня, Дэвид. Мне даже немножечко страшно…
Ощутив ее дрожь, он набросил ей на плечи плащ и обнял крепче.
– Когда ты станешь моей женой, Антиклея?
– Ты правда этого хочешь, Дэвид?
– Я не могу жить без тебя.
– Я так люблю твой голос, твои интонации, твой выговор!
– А я изо всех сил стараюсь от него избавиться!
– Нет, ни в коем случае… Я запрещаю, сэр!.. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
– Слушаю и повинуюсь! Но за это, моя Антиклея, ты выйдешь за меня. Когда, когда?
– Когда рассеются все твои сомнения, Дэвид – проклятые сомнения, хотя они и не помешали тебе влюбиться… Но, сэр, скажите, почему герцогиня обиделась на вас?
– Да? – удивился Дэвид. – В самом деле – почему?
– Не далее как сегодня утром она посмела заявить мне – мне, Дэвид! – что ты самый заурядный молодой
– Поразвлеклась?…
– Конечно, Дэвид! Противная старушенция хоть и властная, и тираничная, и… жестокосердная и злобная – разумеется, я не преминула ей об этом сообщить, – но в ссорах – восхитительна… Правда, этого я ей, можешь быть уверен, не говорила.
– Ах, Антиклея… все это очень меня огорчает.
– Но, дорогой мой, – вздохнула она, – как же ты не понимаешь? Мы разругались в пух и прах, зато избавились от множества загнанных вглубь эмоций и сделались добрыми и покладистыми. Я уверена, к этому времени герцогиня меня уже любит… по крайней мере, я испытываю к ней самую искреннюю симпатию.
– Поразительно! – пробормотал Дэвид.
– Но это ведь совершенно естественно, Дэвид… И еще она потребовала признания, не посмел ли ты в меня влюбиться… Я сказала, что посмел и что я очень этим горжусь. Тогда она обозвала тебя самозванцем, охотником за приданым и поклялась, что выгонит тебя, а я заявила, что, если она это сделает, то я уйду с тобой… Тогда она обозвала меня бесстыжей девкой, а я расхохоталась ей в лицо… А она принялась насмехаться над моими рыжими волосами – знала, старая негодяйка, чем меня пронять… Ну, а я предположила, что если бы она выбросила свой мерзкий парик и смыла с лица краску, то, не исключено, стала бы немножко меньше похожа на пустоголовую голландскую куклу и немножко больше на человека… И, веришь ли, Дэвид, дорогой, она едва не набросилась на меня с кулаками, ведьма такая, и только рот разевала, но ничего не отвечала почти целую секунду… А когда заговорила, она – вообрази мой триумф, Дэвид, – она просто повторилась! Но нет, тебе этого не понять, ни одному мужчине не понять, особенно тебе, мой милый!.. В результате этого обмена мнениями она исполнилась решимости завтра же увезти меня в Лондон, к своим лордам и маркизам. Но куда ей, Дэвид, она нипочем не сможет… Если уж до сих пор не увезла, то теперь ей со мной не совладать, потому что я тоже могу исполниться решимости!
– И все же, моя Клея, я хочу, чтобы ты уехала.
– Как, Дэвид? И ты этого хочешь?
– Не надолго, любимая… Пока не кончится вся эта мерзкая полицейская история… А когда сыщики сгинут на свою Боу-стрит и прекратится весь этот кошмар…
– Но, Дэвид, дорогой, а вдруг это будет очень, очень нескоро?
– Тогда я приеду к тебе в Лондон – обязательно приеду, Антиклея, я ведь не смогу долго без тебя, видит Бог.
– О, Дэвид! – шепнула она, теснее прижимаясь к нему. – Это просто удивительно, что ты меня любишь! Неужели это правда? Я раньше мечтала… иногда… но никогда, никогда не думала, что это будет так… как у нас… Тсс! Там что-то зашуршало.
– Нет, тебе показалось… Завтра мы расстанемся, любимая, но сердцем я буду с тобой… Мне будет тяжело, я останусь несчастным, покинутым страдальцем, жизнь без тебя – не жизнь. Но так надо…
– О, Дэвид, Дэвид. – Антиклея всхлипнула. – Почему Господь не сотворил меня лучшей, чем я есть? Я не достойна такой любви… Как мне хочется быть более нежной, более женственной… более кроткой и ласковой… И чтобы волосы стали каштановыми или черными…
– Молчи! Это золото, а не волосы, ими можно только гордиться! – ответил он, зарываясь лицом в шелковистые кудри. – Ты такая, какой создал тебя Господь Бог, и только такая ты мне нужна… Но завтра ты уедешь…