Тайна Марухского ледника
Шрифт:
– До свиданья, – сказал Миронов, – желаю быть живым.
Повернулся и пошел вверх по леднику, откуда слабый в этот час ветер доносил холодное дыхание вершин и едва различимый шорох человеческих шагов: это группа раненных за день готовилась к отправке на перевал. Раненые толпились возле санчасти, пока Миронову перевязывали руку. Отбирая винтовку, сержант заметил, что она без мушки: несколько дней назад ее сбил немецкий снайпер. Собственно, именно она спасла Миронову жизнь.
– Оттуда? – спросил сержант, кивнув головой в сторону гряды.
– Ага, – сказал Миронов,– оттуда.
– Повезло тебе, парень, –
И сержант выразительно чиркнул себя по горлу.
– Ты чего каркаешь, чего каркаешь? – обозлился Миронов. Мучительно болевшая рука, длительное голодание и холод измотали его нервы, и потому он не смог сдержать раздражения, смотрел на сержанта почти с ненавистью. Сержант, видимо, понял его состояние и решил объяснить.
– Приказ есть, – сказал он, – полку отходить на перепал. А друзья твои прикрывать будут. Понял теперь?
“...Ну да уж теперь все равно, – вспомнил Миронов. – Видимо, все мы тут останемся...”
– Значит, он знал уже, – почти прошептал Миронов.
– Что? – спросил сержант.
– Знал, говорю, он уже, – громче сказал Миронов и, повернувшись, долго смотрел в темноту, туда, где пока что не было слышно выстрелов, но где все были настороже, готовые к последней схватке. Сержант ничего больше не спрашивал, молча стоял рядом, тоже невольно вглядываясь в темноту.
Потом они пошли, целясь шаг в шаг – капитан, раненный тоже в руку, девушка-медсестра, раненая, человек десять бойцов. Это было в сентябре, точную дату Миронов вспомнить сейчас не мог. Через несколько дней он был в госпитале. Там он пролежал шесть месяцев и ничего больше не слышал о Петре Коптеве.
– ...Когда я вернулся домой, – рассказывал нам Василий Егорович,– я вспомнил поручение Петра, но выполнил его не сразу. Вера вышла замуж. Вскоре мужа призвали в армию и в том же, 1944 году он погиб. Вера с дочуркой жила у матери. Отец ее уходил еще вместе с нами и не вернулся. Вера работала в колхозе.
Она была и впрямь на редкость красивой. Впервые после прибытия я увидел ее на колхозном поле. Она вместе с другими женщинами косила сухую траву и потом сжигала ее, очищала поле. У меня тоже было много работы, и встретились мы с ней только вечером. Я выполнил поручение Петра и все рассказал ей.
Вскоре она вышла замуж за Андрея – старшего брата Петра, который до войны и в войну служил на Черноморском флоте. Живут они хорошо, я считаю, что она счастлива за братом Петра. Вот какая миссия выпала мне в жизни Коптевых.
Василий Егорович рассказал еще об одном бойце из взвода разведки, Валентине Авдееве, “добровольном замполите взвода”. Призвали его на службу в Баку, где он работал на нефтепромыслах в Мардакьянском районе пли в самом Мардакьяне.
– Мне кажется,– говорил Василий Егорович,– что если не вспомнить сейчас о нем, это равносильно, что он не жил на свете, а этот человек был богат душой.
В нашем многонациональном взводе Авдеев всегда искал и находил материал для воспитания дружбы и братства между бойцами...
Авдеев много и увлекательно рассказывал о комсомоле – это было еще в Сухуми, во время учений,– поэтому почти все молодые ребята полка пошли на фронт комсомольцами. Коптев тоже стал членом Коммунистического Союза Молодежи благодаря Авдееву. Коптев
По словам Василия Егоровича, он был “крупным детиной” и вынес из-под огня немало наших раненых. Ребята из взвода разведки называли его “слезливой мамкой” – так бережно и внимательно относился он к товарищам, многих раненых перевязывал в боях. Вскоре тяжело ранили и самого Авдеева.
Это произошло в дни, когда шли бои за каменную гряду и немцы поливали наших бойцов свинцовым пламенем из автоматов и минометов. У каждого бойца была своя каменная ячейка. Авдеев, чтобы выбрать наиболее выгодную позицию для поражения врага, передвинулся метров на сто—сто пятьдесят в сторону от нашего левого фланга. Однажды разведчики заметили, что он стал стрелять все реже, а потом и совсем перестал.
Решили, что он ранен или убит. Но вражеский огонь был, как назло, так сосредоточен, что пробраться к ячейке товарища долго не могли. Лишь ночью боец Королев нашел его, вернулся и доложил, что Авдеев тяжело ранен в живот. Снова пошли к нему, на этот раз вдвоем – Королев и Миронов, и принесли Авдеева в санчасть. Он всю дорогу просил не тревожить его и еще просил: “Добейте меня, братцы...” На исходе вторых суток после ранения он скончался...
– ...А историю деревянных ложек я знаю,– говорит Василий Егорович. – Из дому мы, конечно, брали ложки другие, но в пути к призывному пункту потерялся наш ездовой вместе с бричкой и вещмешками. Мы, правда, не горевали о вещах, но когда уже прибыли на станцию Телави и нам впервые дали поесть горячего, а ложек не дали – приспособились. Там же возле кухни мы их и вырезали из дерева. Многие так делали. И чачмахом, то есть кремниевым огнем обзавелись. Чачмах тогда был в моде.
Чуть не забыл главное о Коптеве. Он был запевалой, очень любил песни “Якорь поднят, вымпел алый...”, “Тачанка”, “Хмелю, мни хмелю...”, “Ой, дубе, мий дубе...” и другие...
И снова Василий Егорович рассказывал о других товарищах, с кем воевал или встречался на трудных дорогах войны, о том, как живет теперь на пенсии. Память о друзьях, погибших на леднике, не дает ему покоя до сих пор, иногда эта боль бывает очень острой.
– ...На леднике я был ранен. После того я снова участвовал в боях, снова был тяжело ранен, долго лежал в госпиталях. Прибыл домой в 1945 году инвалидом Великой Отечественной войны второй группы. Эта группа у меня и сейчас, только чувствую я себя неважно.
Однако жизнь перебивает горечь мыслей довольно скоро и тогда Василий Егорович с юмором заключает:
– ...Когда писал вам письмо, мои дети – две дочки – одна учится в девятом классе, а другая во втором – смеялись, говоря, когда ты закончишь и закроешь свою канцелярию?
Очень был рад Василий Егорович, когда получил от нас газету с очерком о том, как жители станицы Зеленчукской и города Черкесска встретились с героями Марухского перевала. В газете был и снимок этих героев – комиссара полка, командира взвода разведки и других. Василии Егорович сразу узнал их всех, и радости его не было конца. С тех пор он переписывается с бывшим своим командиром Василием Толкачевым, и, надо думать, у них есть что сказать друг другу...