Шрифт:
Пролог
Большие настенные часы мерно отстукивали секунды, монотонные звуки служили неким угнетающим аккомпанементом к стонам, доносившимся из спальни. Мраморный камин обогревал роскошно обставленную комнату, тогда как за окнами свирепствовала настоящая русская зима. Морозный зимний вечер дополняли завывания вьюги, которая грозила заморозить любого смельчака, неосмотрительно вышедшего за пределы уютного дома, и покидать теплое помещение совершенно не хотелось. Зима задержалась в этот год надолго, словно она и вовсе не собиралась уступать место весне, а намеревалась остаться вплоть до лета, которое наверняка не порадует столь долгожданным теплом.
Но
Несколько лет назад в особняке постоянно бывали гости, проходили балы, не смолкали звуки фортепиано, на котором умело музицировала хозяйка. Катерина отдала бы все на свете, только б графиня снова села за инструмент, снова сыграла свою любимую сонату – такую трогательную и нежную, берущую за душу. А теперь – нет ни гостей, ни танцев, ни музыки, только завывания вьюги да душераздирающие стоны графини, которая… которая доживет ли до восхода солнца?…
– Катя… Катя, подойди… – расслышала служанка затухающий, как огарок свечи, измученный голос хозяйки. Катерина буквально вбежала в комнату, даже не заботясь о том, как бы не расплескать воду.
– Сейчас, госпожа, сейчас я вам налью воды… – засуетилась девушка.
Катерина была моложе своей хозяйки – ей скоро должно было исполниться двадцать лет, но служила она в доме давно и уже жизни не мыслила без своих господ. Конечно, по-хорошему, ей давно надо было выйти замуж, но из-за бедности семьи девушке пришлось пойти на службу в дворянскую усадьбу. Да только привязалась Катерина к хозяевам, а в особенности к графине, и совсем не хотелось ей как-то менять свою жизнь. Но сейчас – сейчас уже произошли жуткие необратимые изменения не только в судьбе Катерины и графини, но и в судьбе целой страны. Становилось все тяжелее и страшнее жить, и молодой служанке казалось, что вся ее налаженная жизнь разваливается на части – сначала одни тревожные перемены, теперь – другие. К чему, к чему все это приведет? Неужели Бог, в которого так верили и она, и ее госпожа, позабыл про них? Отвернулся, занялся какими-то другими делами, а их оставил? Неужели это возможно? Это несправедливо, нечестно, ужасно…
– Катя, не надо воды… – услышала молодая служанка слабый голос хозяйки. – Дай мне икону…
Катерина сразу поняла, какую именно икону просит графиня. У нее имелась своя любимая, на которой был изображен лик Богоматери с Младенцем. Катерине тоже нравился этот образ, несмотря на то что икона была очень старая. Но сохранилась она превосходно – поражала своей красотой большая серебряная риза, инкрустированная крупными аметистами и старинной, какой-то особой эмалью, на которой была написана история иконы. Венчик был выложен горным хрусталем, кое-где добавлены другие чудесные самоцветы. Но не за драгоценные камни графиня так любила икону, а за то, что образ Божьей Матери словно источал любовь, доброту и прощение. Катерина не раз видела, как хозяйка разговаривала с иконой, точно та была живым
Катерина громко опустила графин на стол, так, что из него даже пролилась вода, бережно, едва ли не со страхом, взяла со специального столика икону, перед которой графиня ставила свечку. Девушка осторожно поднесла икону к кровати бледной, словно полотно, хозяйки. На лбу ее выступил пот, глаза ввалились. Когда-то свежее, такое красивое и молодое, лицо теперь напоминало восковую маску. Катерина знала, что хозяйка всегда молится в одиночестве, и поэтому пыталась установить икону на стул, чтобы графине был виден лик. Но хозяйка только покачала головой и прошептала:
– Катя, не уходи… останься…
Катерина послушно села на стул, по-прежнему с трепетом держа икону. Не уронить ее боялась, а как-то взять неправильно, небрежно, так, что Святая Богоматерь рассердится на нее. Была бы воля Катерины, она и вовсе бы оставила икону на столике, где той и полагается быть. Но сейчас-то молодая служанка подчинялась не святым и не ангелам, а вполне смертной графине, которая просила взять икону, и про себя Катерина надеялась, что ее простят за не слишком почтенное обращение со святыней. Хозяйка не стала читать ни молитв, ни акафистов, которые знала наизусть, а прошептала, обращаясь к Богородице:
– Прости меня, Божия Матерь… Как же я без тебя буду, милая моя, Матерь Божья… Не оставляй меня одну…
Последние слова потонули в страдальческом, полном боли стоне, который графиня не смогла сдержать. Прежде Катерина опасалась, что из-за того, что хозяйка рожала в не слишком подходящем для этого возрасте, ребенок мог родиться мертвым. Но сейчас ей было не до младенца хозяйки – да бог с ним, с ребенком, как ни грешно это говорить! Пусть только графиня жива останется, ведь куда младенцу без матери-то? Одна Катерина не справится, да и не рожала она никогда, опыта у нее никакого… Пусть только хозяйка жива будет…
– Катя… – прошептала с трудом графиня. – Возьми ее… Теперь она с тобой будет, она все слышит, ты только не забывай про нее… Говори с ней почаще, и она тебе помогать будет… Как и мне…
– Да что вы, что вы, госпожа! – запричитала Катерина. – Как же так-то? Нет-нет, не возьму я ее, она ваша, вам пригодится! Да на что мне такая икона, я же простая девушка, не из дворян…
– Катя, возьми, это моя последняя воля… – перебила ее графиня более твердо, но по-прежнему шепотом. – Божья Матерь меня к себе зовет, здесь мой путь окончен… Я за ней пойду, там я и мой сын будем счастливее, чем здесь… А тебе Она останется, в память обо мне…
«В вечную память», – пришли на ум Катерине слова из песнопения об усопших, которые она слышала по окончании обычной литургии. Девушка испугалась своих мыслей, погнала их прочь, но вьюга за окном точно повторила печальный напев. «В вечную память, да помянет Господь Бог во царствии своем»…
Графиня уже не стонала, и лицо ее переменилось. Не было в нем той боли, тех мучений – напротив, она словно улыбалась и была такой же возвышенной и спокойной, как и Божья Матерь на иконе. Все смолкло – только часы по-прежнему мерно тикали, а на священный лик Богоматери капали непрерывные, горячие слезы…