Тайна монаха Алдо
Шрифт:
Обет нестяжания был самым легким – я не имел личных вещей и не хотел от жизни ничего, кроме знаний, к которым тянулся с тех пор, как обучился грамоте и латинскому языку. До сих пор мне не открылась тайна тяги к знаниям – это одна из загадок моего рождения. Возможно, ее вложил в меня незнакомый отец. Но возможно это Создатель сделал меня сиротой при рождении, чтобы определить настоящее место в жизни и наилучшим образом реализовать начертанную и уготовленную судьбу. Кто знает?
Пути Господни неисповедимы …
Время новиция пролетело незаметно в трудах и закончилось торжественным принятием в орден. Новиций Алдо Дженарро Россo стал после пострижения полноправным монахом. Отец Жакомо считал, что я один из немногих,
– Алдо, сын мой, – напутствовал он меня перед расставанием, – старайся в жизни смотреть на шаг вперед. Господь оценит каждую праведную попытку, каждое деяние и пошлет тебе благословение. В этом святом месте, находящемся под властью Святого Престола, ты научишься особой миссии налаживания диалога между Церковью и современными культурами. Мы, дети Матери-Церкви, должны везде иметь глаза и уши, уметь отделять зерна от плевел5) и доносить до людей единственную правду. Тебе предстоит пройти испытание длиною в шесть последующих лет. Это будет только начало на пути к истине. Ты справишься с непростым заданием, определенным Создателем. Поверь в себя, как я верю в тебя и в твое великое предназначение.
На время учебы мы расстались. Отец Жакомо остался в приходе Террачито обучать других новициев, а я уехал в Рим изучать философию, богословие и другие интересные мне и угодные Господу науки.
Годы учебы оставили в памяти неизгладимые впечатления и я посвятил им много страниц дневника. Написаны они на двух языках – латыни и итальянском. Коротко поясню ясный для меня, но непонятный для читателя пространной рукописи выбор.
Почему латынь?
Письмо и разговор на латыни особо поощрялись в университете Святого Креста. Большая часть культурного наследия античности дошла до нас через латынь и греческий, поэтому знание языка является ключом к овладению огромным культурным наследием, существующим более трех тысячелетий. Латынь дисциплинирует ум, помогает понять составляющие других языков. Этим красивым языком пользовались все без исключения писатели, философы и поэты древности. Без нее не освоить древнюю литературу.
Без понятия культуры прошлого невозможно понять современные культуры, расшифровать дошедшие до нас сокровища, которые таятся в историях отдельных Церквей, в манускриптах и эпиграфике, хранятся в архивах, библиотеках и музеях.
Латынь мне начал преподавать отец Жакомо в приходе во время школьного обучения. В Риме я мог уже неплохо изъясняться и писать на возрождающемся из мертвых языке. Латынь – язык церкви и я, как ее служитель, не могу пройти мимо этого знака благодати. Отождествляющий себя с Матерью-Церковью, отождествляет себя с ее языком.
Почему итальянский?
Объяснения не требуются – это мой родной язык. В письме я могу передать оттенки переживаний, что недоступны мне или трудно переводимы с других языков. Родной язык всегда будет иметь преимущество перед любым другим. Его слышит младенец с рождения, впитывает с ним родительскую любовь, внимание семьи, чувство родины. Но даже без родителей родная речь является для любого из нас частью родины, дающей силу. Остальные записи дневников я все же буду вести на немецком. Причину раскрывать долго, возможно, и не интересно. Но нет, объясню позднее мой выбор, когда вернусь к теме структуры дневника.
Говоря об итальянском языке, я скрыл еще одну причину, почему захотел писать на нем часть дневника. В университете, к огромному счастью, у меня появился друг-итальянец Викензо Джентиле, приехавший в Рим с северо-запада Италии.
Хотя на его родине в Турине имелся один из Папских университетов, Викензо вбил себе в голову обязательно обучаться в Риме. Так судьба свела меня с прекрасным и верным
На мелких деталях задерживаться не стоит – под длинным хабитом они не столь важны, да и в глаза бросается не личность, а необычность одежды монаха. На этом наши внешние различия заканчивались. Зато по интересам мы были похожи на братьев-близнецов. Много времени мы проводили с другом в библиотеке университета на виа деи Фарнези, изучали святые книги, заучивали тексты хоралов, тщательно готовились к урокам общей церковной истории или теологии.
С удовольствием вспоминаю незабываемое время, проведенное с Викензо. Учеба – учебой, но жизнь вокруг бурлила и звала попробовать на вкус ее незнакомые стороны. Нам хотелось хоть немного приощиться к светской жизни, сияющей вокруг соблазнительными огнями. Нас удерживали от этого не только строгие правила, которым должны следовать студенты университета, но и то, что в монашеском одеянии мы не могли расхаживать по Риму, глазеть по сторонам или, не дай Бог, участвовать в веселье. К счастью или наоборот, к несчастью, мы с Викензо были послушными студентами и не смели нарушать установленные порядки. Единственное, что мы себе позволяли – иногда пройти от пьяцца ди Сант-Апполинаре, на которой располагалось наше общежитие, по виа ди Монсеррато, повернуть на тихую виа Джулия, зайти в незаметное для многочисленных туристов кафе и заказать по большой чашке каппуччино с куском тирамису. Для нас каждое тайное посещение кафе становилось настоящим праздником – долгожданным, редким и радостным …
Sto scrivendo in Italiano6)…
***
Быстро и незаметно учеба в университете подошла к концу. С Викензо к этому времени наши пути разошлись – с разрешения ректора он отправился в один из монастырей на юге Италии. Там он должен был окончательно принять решение – учиться дальше или работать с братьями на благо католической церкви. У меня были иные планы – продолжить учебу, подняться на следующую ступень знаний и закрепить этим прилежание. Следующая цель – получить титул доктора богословия. Видение большого будущего стояло у меня перед глазами. Оно активно толкало вперед и даже самые скучные тексты казались теперь занимательными и интересными.
Дальнейшее обучение продолжалось еще два года. Лекции, семинары, промежуточные экзамены, общение с неординарными людьми – обычный процесс. Учился я всегда охотно, новые знания вливались в меня быстро и органично. Этим я всегда гордился и отличался от других студентов. К тому же моя цель получить ученую степень все время стояла перед глазами, ненавязчиво и незаметно подталкивала в спину.
Время учебы закончилось.
Я успешно сдал общий экзамен и смог защитить большую, трудоемкую письменную работу, приравненную в светском обучении к объему и содержанию кандидатской. Мои знания были оценены по достоинству, я получил степень лиценциата, чтобы с течением времени превратить ее в докторскую степень.
Возвращение в приход было радостным, как свидание с семьей после долгой разлуки. В глазах братьев-монахов не было зависти или порицания, в них читалась гордость и радость за мои успехи. Наставник Жакомо определил для меня испытательный срок. Я получил назначение диакона. Через полгода усердных молитв я прошел у епископа рукоположение в сан.
Мечта сироты исполнилась – я принял сан и стал священником.
Груз и ответственность учебных занятий отошли на второй план. Их место, вместе с буднями священника, заняли мысли и сомнения, мучающие много лет. Появилось свободное время, чтобы прислушаться к себе.