Тайна монеты Каракаллы
Шрифт:
Володя, вместо ответа, сложил три пальца правой руки в незатейливую фигуру и поднес их прямо к носу Кошмарика. Потом взял ящик, поставил его у входа в подвал, спустился в него, а потом снял опасный груз и понес его туда, где взял. Вернувшись к лазу, он позвал Кошмарика, чтобы тот помог ему выбраться, — но ответа не получил. Позвал снова — эффект был тот же.
— Да куда ты подевался? — забеспокоился Володя, боясь скорее не за себя — он выберется и сам! — а за пропавшего друга.
Покричав еще несколько раз, Володя буркнул: «Ну и черт с тобой», натаскал к выходу всякой старой рухляди, взобрался на эту кучу и вылез туда, где сияло солнце, летали бабочки и стрекотали кузнечики. Кошмарика нигде не было. Пропала и его одежда. Только подстилка, хранившая форму Ленькиного тела, напоминала о том, что Володя пришел сюда не один. Прикрыв кирпичами нору, ведущую в подвал, Володя оделся, взял лопату и пошел домой.
Подпольная врачиха
Нет, совсем не ради истины и не ради того, чтобы навсегда успокоить Володю, убеждал вчера Кошмарик друга в том, что с маньяком-душителем покончено и нет на горе никого, кто мог напасть на него, кроме злого владельца участка. Говорил Кошмарик это с холодным расчетом, убедившись после спектакля, что все идеи Володи идут от его нервной натуры, а планы по обнаружению душителя, в существование которого Ленька верил, Володя придумывает дрянные. Теперь Ленька решил действовать самостоятельно, не слушая нравоучительного нытья другана, в любом случае помешавшего бы ему обчистить богатого дядьку-маньяка.
«Пусть Вовчик думает, что я на него обиделся, — говорил сам себе Кошмарик, удирая от развалин дворца, когда Володя залез в подвал. — Обиженному жить легче — такой всегда может сказать обидчику: „За что ты меня обидел?“ — то есть будет держать его в своей власти. Да и время я подгадал, чтобы наконец душкой-душителем заняться вплотную. А то: одеколон, „мышеловка“, датский король с принцем! Нет, такие домашние лохи, как Вовчик, ничего от жизни не ухватят. Будут в земле консервные банки искать. И все-таки глина он, а не человек! Пожалел одну гранату для друга. Я бы таких щук сегодня им принес!»
Деловой, взбудораженный, готовый к самым решительным действиям, Кошмарик спустился с горы в самый центр поселка и сразу направился к магазину. Он застал своих знакомцев все на той же скамейке. Толян-Каракалла, уже снявший императорскую тогу и, очевидно, разыскав оставленные вчера близ «театра» шмотки, сидел в позе удрученного, свергнутого с престола монарха. Другие актеры, Гета, чтец, сидели по обе руки от него. Увидев подходившего Леньку, все трое широко заулыбались, хотя на их физиономии страшно было смотреть — распухшие от вчерашних побоев они напоминали спелые сливы.
— Шеф! Желаю здравствовать тебе! — торжественно, как в пьесе, приветствовал Леньку Толян, но Кошмарик подошел к ним хмурый, недовольный. Молча сел рядом на скамейку и закурил.
— Шеф, — осторожно приступил к делу Толян, — а как бы нам обещанное получить?
— Обещанное? — пуская в небо дым, переспросил Кошмарик. — И ты еще наглость имеешь, Толян, у меня что-то просить?
— А как же…
— Ну, уматный ты мен, Толян! — презрительно сказал Кошмарик. — Вы, паразиты, испортили своей дракой весь спектакль, опозорили и господина режиссера, и господина продюсера, то есть меня, и еще чего-то просите! Ну и наглость! Это я с вас деньги должен взять за понесенные убытки! Вы с чего это драться задумали? Вас что, гладиаторов заставили играть? Лучше бы я других людей нанял!
Кошмарик достиг своего — актеры сидели сами не свои от стыда. Но Ленька был человеком милосердным, а поэтому сказал:
— Ладно, снизойду я к вашей болезни. Иди, Толян, в лабаз, купи себе лекарство. Потом я с тобой поговорить хочу. А шторы, кстати, где? Ну, костюмы ваши театральные?
— Да принесем, обязательно принесем, шеф! Не пропали! — так и заблестел заплывшими глазками Толян.
— Вот и принесите. Это театральный реквизит, а то и разговора не получится.
Скоро актеры сидели рядом с Кошмариком уже подлеченные и повеселевшие, и Толян спросил:
— Шеф, ну и что ты от меня узнать хотел? Все расскажу тебе, как на духу.
Кошмарик, стараясь не смотреть на страшную распухшую рожу «синяка», сказал:
— Помнишь, я спрашивал у тебя на горе, не знаешь ли ты каких-нибудь серьезных собирателей монет?
— Ну, было дело.
— Так вот, ответь — тот вчерашний крутой мужик на «мерседесе» монеты не собирает? Не о нем ли ты говорил, как о человеке… нехорошем?
— Нет, шеф, нет! — затряс сизыми щеками Толян. — Я вчерашнего мужика, который в нас из ружья пульнул, никогда раньше здесь и не видел. Он только купил участок, строиться собрался. Я о других…
— Назови их. Полста получишь!
Толян ответил не рассуждая:
— Шеф, и не проси! Это такие люди! Загубят!
— Так это «люди» или «человек»? — разозлился Ленька.
— Да какая тебе разница, все равно не скажу!
Ленька почувствовал, что «синяк» так дорожит своей жизнью, что признание не вырвать у него и при помощи ста рублей.
— Хорошо! — хлопнул себя Кошмарик по колену. — Этот разговор оставим. Подскажи ты мне тогда, Толян, где у вас поликлиника?
«Синяк» заулыбался:
— Ты что, шеф? Откуда на горе поликлиника? Никогда ее здесь не было. В Красное село ехать надо.
— Как же? — удивился Ленька. — А если я травму какую-нибудь крутую получу — по ноге, к примеру, себя топором садану?
— А «скорую» вызывай по телефону или сам себя перевязывай-штопай! — весело ответил Толян.