Тайна Обители Спасения
Шрифт:
– Извините, что мы заставили вас так долго ждать, – произнес он. – Здесь такие длинные и запутанные коридоры! Сейчас господин Патра вас проводит. Мое имя – Рагон, и я всегда рад помочь вам.
– Господин Патра, – добавил Рагон, обращаясь к тюремщику, – проводите этих людей во двор Мом. Лестница «Б», коридор Сен-Мадлен, камера номер пять. Не забудьте оставить дверь приоткрытой. Из-за этого подследственного одного вашего коллегу уже уволили. Однако не переусердствуйте. Не мешайте дружеской беседе.
Выслушав указания, тюремщик пошел вперед. Мамаша Лео и Валентина последовали за ним.
Сначала они пересекли двор Пуль. Заключенным запрещалось заходить сюда, поскольку этот двор примыкал к воротам. Дальше шел главный корпус. Бывшие салоны Комона превратились теперь в тюремные камеры. Потом охранник провел своих спутниц мимо монастыря святой Марии Египетской, и вскоре они очутились во дворе Мом. Здесь гуляли заключенные, содержавшиеся в одиночных камерах. В этом же дворе после еды резвились дети.
Тюремщик нырнул в бывший особняк Бриен и стал подниматься по узкой винтовой лестнице, которая вела в коридор Сен-Мадлен.
Наконец он отпер дверь под номером пять и впустил укротительницу и Валентину в камеру.
Помня, что ему приказали не беспокоить посетителей, охранник решил не торчать у приоткрытой двери. Вместо этого он принялся прохаживаться взад-вперед по коридору.
Когда мы опишем камеру Мориса Паже, читатель увидит, что, допуская такую поблажку, тюремщик ничем не рисковал.
XXV
УЗНИК
Вот уже полмесяца, как Мориса Паже перевели из Консьержери в Форс. Первые три дня его держали отдельно от остальных заключенных. Затем Перрен-Шампен разрешил ему общаться с товарищами по несчастью. Морис страшно заинтересовал их. Непонятно было, почему его три дня продержали в полной изоляции.
Заключенные часто толковали между собой о своем таинственном собрате. Большинство склонялось к тому, что лейтенант попал в ловушку, в которую его заманили настоящие преступники.
Если бы прокуроры могли слышать, о чем беседуют узники во время своих коротких прогулок, возможно, совершалось бы гораздо меньше судебных ошибок.
Дело в том, что у человека, который сидит в тюрьме, очень много свободного времени. Это позволяет заключенному размышлять над вещами, которые кажутся ему странными и подозрительными. Но это еще не все. При встречах узники делятся своими соображениями, благодаря чему часто находят ответы на самые сложные вопросы.
Иногда полиции удается кое-что узнать с помощью подсадных уток. Порой среди заключенных встречаются люди, которые добровольно соглашаются сообщать полиции интересующие ее сведения.
Пожалуй, такие отчеты были бы ценнейшим материалом для следствия, если бы только этим несчастным «стукачам», которые пали уже дважды: в первый раз – совершив преступление, а во второй – предав своих товарищей, – можно было бы доверять.
В тюрьме Форс много толковали о несчастном Реми д'Арксе. Правосудие могло бы узнать из этих разговоров немало интересного. Возможно, какой-нибудь заключенный без труда перечислил бы всех, кто скрывался под масками Черных Мантий.
Мы уже говорили, как любит парижская чернь легенды о преступном мире. Особенно это проявляется в тюрьме. Наиболее известные воры и убийцы почитаются здесь, как полубоги.
В связи с делом лейтенанта Паже в тюрьме Форс не раз звучали слова «Черные Мантии».
Однако не нужно думать, что преступники сочувствовали Морису. То, что вместе с ними находился невиновный, наоборот, чрезвычайно их радовало. Все с нетерпением ждали, когда же начнется процесс лейтенанта.
Дело в том, что бандиты обожают судебные ошибки. Каждое поражение юстиции оборачивается их победой.
Камера Мориса находилась на четвертом этаже бывшего особняка Бриен. Когда-то здесь было гораздо уютнее – до тех пор, пока при Людовике Шестнадцатом это здание не приспособили под тюрьму. Раньше помещение, в котором теперь оказался Морис, было довольно просторным, но потом стены сделали в два раза толще, и комната от этого сильно уменьшилась в размерах.
Источником света служило узкое зарешеченное оконце. Оно выходило во внутренний двор, на месте которого некогда зеленели сады Комона. Теперь во дворе росло лишь несколько деревьев, которые выглядели так печально, точно и сами были арестантами.
Их кроны были видны с улицы Культюр-Сен-Катрин, и люди, не знавшие, в каком месте росли эти деревья, с завистью думали, как повезло обитателям большого дома, имеющим собственный садик.
Прямо напротив окна, весьма напоминавшего бойницу, возвышалась недавно возведенная стена. Ее построили, чтобы положить конец постоянным побегам заключенных, о чем мы уже говорили.
Правда, с четвертого этажа, на котором находилось двенадцать камер, предназначенных для особо опасных преступников, убежать было трудновато. Напомним, что в одной из этих камер и сидел Морис.
Так что тюремщики могли спокойно разгуливать по коридору в полной уверенности, что их подопечные никуда не денутся. Даже если бы вместо рук, скованных кандалами, у Мориса выросли крылья, он не смог бы вырваться из своей ужасной клетки.
Он сидел на соломенном стуле. Больше никакой мебели в камере не было.
На Морисе болталась обычная арестантская роба, при виде которой сжималось сердце.
Бритая голова лейтенанта упала на грудь. Он был очень бледен.
В этом печальном узнике трудно было узнать жизнерадостного молодого человека, весельчака-военного, с поразительным аппетитом уплетавшего скромный ужин, который приготовила для него мамаша Лео.
Тогда душа Мориса была полна радужных надежд. А теперь...
В тот вечер Морис узнал, что все это время Флоретта любила его. В тот вечер он впервые услышал имя Реми д'Аркса. И тогда же впервые почувствовал, что его преследует какой-то рок.