Тайна Оболенского Университета

Ларина Татьяна

Следовало бы поговорить с папой, вдруг ему что-то известно о росписях, но я никак не могла решиться. Было страшно, что мой отец с этим связан, и хотя я старалась отбросить эти мысли, все чаще приходила к выводу, что он что-то знает. Как-то раз я все же завела снова разговор о Радзинском, но была грубо перебита, отец дал ясно понять, что ничего, кроме диплома и прочих учебных дел, обсуждать не намерен.

А с дипломом у меня как раз все было прекрасно. Я писала по несколько страниц в день и в Университете отдавала их Арсению, а он через день возвращал мои наработки со своими комментариями. На этом наше общение заканчивалось. Все возникающие вопросы он просил подавать ему в письменной

форме. Единственное, что хоть немного радовало – моей работой он оставался доволен, во всяком случае, так следовало из его пометок. Что до лекций, то Романов не изменил свою манеру преподавания и из раза в раз грузил студентов эссе и прочими письменными работами, а изучение материала оставлял в качестве домашнего задания. Что удивляло не меньше, так это его проверка наших эссе. Каждый раз мы получали обратную связь от Романова в виде такого же эссе, где он на трех-четырех листах расписывал тему, оспаривал или соглашался с нашим мнением. Тогда я и открыла этого человека с иной стороны. В разговоре о философии он не мог связать и двух слов, а вот его заметки были, по меньшей мере, гениальными. Я заключила, что он просто-напросто боится своих студентов. Думаю, у него не было достаточного опыта, чтобы легко преподавать. Видимо, поэтому он предпочел общение в письменной форме.

По мере того, как росло уважение к Арсению, мое поведение менялось. Я уже не могла, как раньше, язвить на его занятиях, внимательно слушала все, что он говорит, и каждый день искала с ним встреч по самому разному поводу. Мои чувства к нему не только не прошли, но и окрепли. Вот только он каждый раз отмахивался от меня, как назойливой мухи. «Валерия, опять вы? Лучше бы сидели над дипломом». «Я не буду отвечать на ваш вопрос, он слишком прост, и вы сами можете найти ответ». «У меня есть дела поважнее вас». И прочее, прочее… Я была совершенно не интересна Арсению. Правда, таким непреступным он был не только со мной. Позднякова ни на шаг не продвинулась в своем плане соблазнения молодого профессора. Он игнорировал ее заигрывания, на вопросы отвечал сухо и немногословно, а на просьбы помочь с философией советовал обратиться к Интернету или ко мне.

– Позднякова, ваши вопросы не делают вам чести. Идите к Ланской, она растолкует что к чему, да ей будет приятно лишний раз выставить себя умницей, – в очередной раз отмахнулся Романов.

– Но, Арсений Витальевич, я бы хотела, чтобы Оригена объяснили именно вы. Так я лучше усвою материал, – проигнорировав грубый выпад преподавателя, Марина шла в наступление. Как бы невзначай она чуть наклонилась и поправила медальон, что «случайно» попал в ее бюстгальтер. Меня чуть не стошнило от всей этой картины, и я, наспех закинув вещи в сумку, пулей вылетела из аудитории.

Я искренне поражалась Маринке, Романов только и делает, что отшивает ее, а она все терпит, не переставая докучать ему своими заигрываниями. Но что было самым обидным, что при этом Арсений умудрялся обидеть и меня! А я, как дура, ревновала и в глубине души надеялась хотя бы на простое уважение с его стороны. Чтобы не думать об Индюке, я до самого вечера изнуряла себя тренировками номера для осеннего бала.

Когда Арина поправилась, мы вместе стали придумывать свои номера, помогая друг другу исправлять ошибки, которые было видно только со стороны. Ринка придумала потрясающий танец с лентами, и когда кружилась на сцене, от этой красоты перехватывало дыхание. А вот я в своем выступлении смешала движения ча-ча-ча и самбы, разбавив гимнастическими элементами. У меня была отличная растяжка, и не использовать это было бы грехом.

В субботу вся Оболенка стояла на ушах. Студенты отрабатывали номера, готовили вечерние костюмы и платья для торжественной части и экипировку для выступлений; преподаватели проверяли готовность зала, а персонал занимался праздничным ужином.

Как только солнце зашло за горизонт и опустились сумерки, включили праздничную иллюминацию. Весь Университет искрился огнями, даже фонтан подсвечивался разноцветными диодами. Около девяти вечера девушки в сопровождении кавалеров направились в большой колонный зал. Я поднималась по парадной лестнице на второй этаж под руку с Ниловым, наши отношения хоть и оставались натянутыми, но все же налаживались.

В ярко освещенном зале разносился аромат закусок, свежие фрукты, нарезанные самыми причудливыми формами, украшали столы с десертами, а обряженная в белоснежную одежду обслуга разносила подносы с прохладительными напитками. Мой отец о чем-то беседовал с ректором и другими преподавателями. Библиотекарь Сергей Петрович суетился в зале, встречая студентов и давая каждому какие-то наставления. А профессор Романов, с бокалом чего-то розового, напоминавшего грейпфрутовый сок, внимательно наблюдал за всем, что происходило в зале с небольшого постамента, где стояла звуковоспроизводящая аппаратура. В черном, как уголь, смокинге он смотрелся сногсшибательно, и неудивительно, что многие студентки и кое-кто из преподавательниц бросали на Арсения заинтересованные взгляды.

– Лер, ты такая красивая сегодня, – шепнул Юрка, заставляя отвести взгляд от Арсения и обратить внимание на него.

– Спасибо, Юр. Ты тоже красавчик, – смущенно ответила я.

Мне действительно хотелось на этом вечере выглядеть по-особенному. Папа выделил немаленькую сумму на наряд, и я купила вечернее платье в пол нежно-голубого цвета, а к нему серебристые лодочки на тонкой шпильке и аккуратный клатч им в тон. Волосы были завиты в крупные локоны и уложены на одну сторону. Мне нравилось, как я выгляжу, но больше всего я хотела, чтобы это оценил Романов, а вот он даже не смотрел в мою сторону.

Вскоре, как большие настенные часы пробили половину десятого, ректор объявил о начале торжества. Бал начинался с классического менуэта, а продолжился венским вальсом. Кругом царила атмосфера праздника. Пары студентов и преподавателей закружились по залу в прекрасном танце. К моему большому сожалению, Арсений не танцевал. Восхитительно-мужественный он наблюдал за всем со стороны, а я изо всех сил старалась попасться ему на глаза, но каждый раз, когда он меня замечал, равнодушно отводил взгляд в сторону.

Когда окончилось первое отделение танцев, на сцену вышел мой отец. Он рассказал о традиции балов в Оболенке и пожелал выпускникам успешно выступить. Папа стал рассказывать порядок выхода на сцену, как вдруг его прервал чей-то громкий смех на другом конце зала.

– А я тебе говорю, старик Радзинский с катушек съехал. Рассказывал про рисунки, заговоры и какие-то убийства.

Я повернулась назад и увидела едва державшегося на ногах Петю Авилова в компании двух однокурсников. Дружки Пети выглядели не лучше. И тут я вспомнила, как один из них, Денис Лядов, грозился достать к балу пару бутылок крепкого алкоголя. Судя по всему, ему это удалось.

– Господин Авилов! – прогремел голос ректора в микрофон. Серов потеснил на сцене отца и сурово смотрел на возмутителей порядка. – Вы что себе позволяете? Немедленно в мой кабинет.

Кажется, Петя не до конца понял, что произошло и какие его теперь ждут проблемы. Заплетающейся походкой, под осуждающие взгляды студентов, преподавателей и обслуги Авилов поплелся к выходу.

– Лядов и Фомин! – Иван Викторович обратился к приятелям Пети. – Вам советую идти в жилой корпус и проспаться. Поговорим утром.