Тайна озера Кучум
Шрифт:
— Что за чина? — похолодел он.
— Знак такой, на сломанном кетре злой тух рублен. Хоти незя, люти пропатай. И не только люти, там звери не хоти, тропа нет. Птица не летай…
— Вот оно что… — протянул Сергей. — Кажется, теперь я понемногу начинаю понимать.
А сам уже лихорадочно соображал: «Значит, Кучум на западе. Экспедиция вышла к гольцу с западной стороны. Это получается, что после „всего“ мы шли на восток. Не шли, а блудили целый месяц. И этой самой чины-знака не видели, потому что стоит за перевалом, с западной стороны. А сейчас нахожусь я, скорее всего… Понял где!»
Он повеселел, погружённый в свои мысли, не сразу расслышал вопроса. Лишь только тогда, когда Уля робко повторила третий раз, вздрогнул:
— Что?!
— Не слышишь? — обиженно спросила она. — Третий раз спрашиваю, а ты всё молчишь.
— Извини, задумался. О чём спрашиваешь?
— Ты был там, на Кучуме?
— Был!..
— И что там?
— Там? Да понимаешь, странно как-то все случилось, непонятно… Впрочем, ладно, потом как-нибудь, расскажу, — задумчиво проговорил он и тяжело вздохнул. — Немного позже…
Уля посмотрела на него обиженно. Было видно, что заинтересована его появлением в тайге, однако более спрашивать ничего не стала. Она всегда опиралась на мудрость людей тайги: «Если человек не хочет говорить, не надо приставать с вопросами. Придёт время, расскажет сам». Девушка склонилась над работой, но минут через пять не вытерпела, подняла голову:
— А Петерпурк, это талеко?
Не ожидая подобного вопроса, Сергей вздрогнул, посмотрел ей в глаза и грустно выдохнул:
— Очень далеко…
— Талеко, это как? — не унималась она. — На олене можно тоехать за месяц?
Он засмеялся, она сконфуженно засопела носом.
— Не знаю, — наконец-то проговорил Сергей. — За месяц-то, наверное, не доедешь. Сейчас люди ездят на поезде. Понимаешь? Через всю тайгу провели железную дорогу, рельсы такие, сплошные, непрерывные, на много-много километров. А по этим рельсам едет машина на колёсах, паровоз называется, и тянет за собой вагоны, домики такие, тоже на колёсах. А в них люди сидят, едут, куда им надо. Мно-о-ого людей, десятки, сотни! И груз разный.
— А сколько лошатей тянут этот паровое?
— А нисколько. Он сам едет.
— Как это сам?
— А вот так, на пару.
— Как это на пару? недоверчиво воскликнула Уля и посмотрела на печь, где варилось мясо. — Врёшь, отнако! Как можно на пару ехай? Так мошно только вари. Получайся, что ты в тайга из своего Петерпурка на пару ехай?!
— Выходит, что так…
Не дослушав его, Уля звонко рассмеялась. Сергей не удерживал её от смеха. Он прекрасно понимал, что это милое дитя тайги, ни разу не видевшее железных машин, не только не может представить себе какое-то движение без живой силы, но и вообще не верит в её существование. В настоящий момент что-то объяснить Уле было невозможно. Ей можно только показать. И тогда она поймёт, что в этой жизни кроме мира тайги с озёрами, горами, болотами, наконец, этой глухой заимки — прииска есть ещё другой, разнопёстрый мир. И пусть он пропитан порочностью, корыстью, алчностью, но он существует и, как бы этого ни хотелось, постепенно протягивает свои коварные путы в такие вот девственные уголки земли, охватывает сетями мизгиря непорочные души людей и топит их в хмельном дурмане.
А Улю не остановить. Она хохочет, смеётся от души, возможно, вот так впервые в своей жизни. Её детские, наивные восторги передались Сергею. Он стал тоже смеяться вместе с ней. И непонятно, почему возникла эта неукротимая волна расслабления. Может, наступила минута слияния двух душ или сердца нашли один-единственный, нужный, необходимый импульс. А может, просто взволнованные души пробуют прочность связующей нити на зарождающиеся чувства.
— А хочешь, мы с тобой поедем на этом самом паровозе? — вдруг спросил он.
Она мгновенно умолкла, посмотрела испуганным взглядом. Предложение Сергея произвело шокирующее действие. Казалось, что на какой-то момент девушка лишилась дара речи. Но замешательство длилось совсем недолго. Собравшись с силами, Уля взяла в руки шитьё, опустила голову и серьезно ответила:
— Мне незя, отец путет рукаться.
— Ой ли, отец. Когда ты его видела в последний раз? За что он будет ругаться?
— За то, что пез него поету корот.
— А мы вместе с тобой спросим и поедем с ним.
— Нет. Незя тебе у него проси. Потому что тебе незя на заимке живи. Вот поправишься и поедешь… Отин.
— Почему же у вас с гостями так строго поступают?
— Не знаю… Так кавари отец Дмитрий. Так кавари Агафон.
— Так что же это получается, что ты должна просидеть в тайге безвылазно всю свою жизнь? — он даже приподнялся на локтях от возмущения.
— Почему всю? Нет, в этом году обещал, что поетем…
— Через кого обещал? Ты что, его сама видела?
— Нет. Агафон в горот ходи, он кавари…
— Говорил!.. — негодованию Сергея не было предела. — И в прошлом году говорил, да?
— Та… — тихо подтвердила она, едва сдерживая накатившиеся слёзы.
— Неужели ты не понимаешь, что это просто всё обман? Как ты не видишь, что все вы здесь живёте в полной зависимости, на положении рабов?
— Пашто так каваришь? — возмутилась Уля, вскочила с чурки, замахала руками. — Это неправта! Отец кароший люча! Какие могут быть рапы? Он об нас запотится, всегта помнит, таёт разные потарки, протукты, отежту, ружья, капканы, ножи…
— Ну да, — перебил он девушку, — конечно! А вы ему пушнину добываете, рыбу, мясо. Мать твоя шкуры выделывает, Загбой маралов долбит, панты варит. А ты… Ты ему дочь, и даже не можешь в городе побывать. А впрочем… — тут же смягчился Сергей. — О чём это я говорю? Ты все равно сейчас не поймёшь…
Оба разом умолкли. Он уставился куда-то в потолок, она обиженно надула губки и уткнулась в шкуры.
«Ну вот, три часа знакомы, и уже поссорились», — с тоской подумал он, но решил переждать, чтобы Уля оттаяла.