Тайна озера Кучум
Шрифт:
— А вы как? Что же это, вступили в брачный союз, да не
сколько раз?
— Но ведь это же несерьёзно.
— Как несерьезно? Что же это, раз тунгусы, значит, не люди?
Можно обманывать? Мы ещё выясним, сколько лет было Ченке,
когда вы с ней...
— Да что она скажет! Кто она? А кто я?! — закричал Дмит
рий.
— Тихо! Успокойтесь, гражданин Набоков. Мы ещё узнаем,
кто вы.
Дмитрий как-то сразу притих, сел на место на стул:
— Эх, гражданин следователь... Я знаком с самим губернатором
Нефедовым! Мы потом с вами поговорим... в другом месте.
— Если будет время, — коротко отрезал Сахаров и вытер
платочком пот со лба.
Возникла пауза, в которой главенствовали негромкие вздохи.
Ченка плакала, потом слёзно заговорила:
— Как то, Тима! Я тебя штала... толго... вот тоська твой...
Дмитрий молчал. Молчали все. Напряжение нарушил Са
харов:
— Так вот. Теперь мы подошли к одному из главных вопросов.
Скажи нам, пожалуйста, Ченка: как вы с Дмитрием попали сюда
и сколько вас человек было?
419
ВЛАДИМИР т о п и л и н
Дмитрий нервно закрутился на стуле, гневно посмотрел на
Ченку, но та была непреклонна:
— Как то! Отнако каварила я. Тима был, Закпой был, я была,
олени, собаки. Польше никто. На олень ехали, до-олго!.. Пуснину
Тиме везли потках.
Дмитрий зло зачакал зубами, шумно выдохнул, хотел что-то
сказать, но, посмотрев боковым зрением на стражей порядка,
промолчал.
— Так-с, — довольно потирая руками, улыбнулся следова
тель. — Первая часть допроса закончена не в вашу пользу, граж
данин Набоков. Так-с? Что же, думаю, можно перейти ко второй
половине. И без перекура, потому что все на месте.
— Что, ещё какую-нибудь падаль приготовили? — усмехнув
шись, зашипел Дмитрий. — Только не думайте, что всё это пойдёт
против меня. Я буду жаловаться губернатору!
— Да хоть самому государю. Я веду дело в доверенных мне
рамках закона. — И, учтиво обращаясь к Ченке, попросил: —
Теперь, пожалуйста, пройдите в соседний кабинет, подождите
там. Маслов! Проводи.
Ченка и Уля ушли. Кабинет наполнился напряжением, кото
рое опять же нарушил Сахаров:
— Константин! Позови тунгуса.
От этих слов Дмитрий подскочил на месте, развернулся и застыл
от ожидания. Он понял, что сейчас произойдёт невероятное.
— Что, совсем в грязь втоптать хотите? — ползучим гадом
зашипел он. — Учтите, всё это болотная гниль, которая потом
выльётся вам в глотки!
— Угрожать? — со смехом проговорил Сахаров и, не повора
чивая головы, бросил машинистке: — Занесите в протокол!
Секретарша проворно застучала клавишами. Набоков за
скрипел зубами.
Вошёл Костя. За ним Энакин. Увидев Дмитрия, эвенк замер
на месте, узнал своего врага с первого взгляда. Набоков тоже
узнал тунгуса, побелел, опустил глаза в пол.
После кратких формальностей — имя, местожительство
и прочее, — Сахаров встал из-за стола, прошёл вокруг и встал
рядом с Энакином.
420
Т А Й Н А 03 6 Р А к у ч у м
— Скажи-ка нам, человек тайги. Знаешь ли ты этого чело
века?
Тунгус гневно сузил глаза, некоторое время молчал, наконец-то
выдавил:
— Мой знай его. Плахой человек, стреляй меня, — задрал
рубаху. — Вот сюта пуля попатай!
Дмитрий опустил голову, закачался. Тунгус хотел сказать
что-то ещё, но не успел. Дверь соседней комнаты резко откры
лась. В помещение не вошла, а вбежала Набокова Елизавета
Ивановна. Приятное лицо дамы переполнила чаша презрения.
Тонкие губы вытянулись в полоску. Пышные брови наплыли
на ресницы. Из прищуренных глаз метнулись искры низвер
жения. Сделав несколько шагов к сжавшемуся Дмитрию, она
остановилась и резко, гневно, может быть, как никогда в жизни,
воскликнула:
— Довольно! Хватит неподдельной лжи! — и, вытянув руку,
указала пальцем на Набокова: — Это не мой брат. Это — никто,
просто Сурок. — И тут же исправилась: — Это наш приказчик
Сурков Пётр Васильевич...
ХВОРЬ
И праздный мир не сладок, когда душа томится. Так говорит
Ворохов Егор, крёстный отец Ули. Теперь Уля с этим согласна.
Если раньше для её легко восприимчивой души окружающий
мир казался простым и понятным, то здесь, в городе, девичье
сердце непонятно почему ныло и стонало, как раненый зверь
медленно умирает со стрелой под лопаткой. Её прекрасные,
тёмно-синие глаза погасли, как угли костра без дров. Густые
ресницы словно поредели. Это уже не отточенные пики елей,
взметнувшихся в хорошую погоду к небу, а клочковатые сучья
умирающей пихты в пасмурный день. Пышные, угольные, изо
гнутые бегущим аскыром брови выпрямились выброшенным на
берег полой водой таймешонком. Румяные щёки побелели. Лицо