Тайна переписки
Шрифт:
— Сколько лет вашей подруге? — спросил он с некоторым затруднением в мыслях.
— Которой? — удивилась она.
— Что в больнице.
— А! Двадцать семь. Представьте себе — у нее день рождения сегодня, одиннадцатого июня. И вот в этот самый день они мне сказали — врачи, — что рак. Подарок, да? Я разрыдалась. Сижу на телефоне и плачу, сижу и плачу. Надо ведь позвонить и поздравить. Вот положение: позвонить и поздравить. Вот подарочек!
— Да-а… — промямлил Саша и ничего к этому не добавил.
— Так вы от Трескина?
— Да с усилием встрепенулся Саша. — От Трескина. Только он об этом не знает. Не знает, что я здесь.
Она еще подобрала ноги, складывая их под себя, и слегка выпрямилась.
— Я что-то вроде личного секретаря.
Она не перебивала. Глядела сосредоточенно и, казалось, встревоженно.
— Сегодня слышал… Трескин сказал мне, что хочет на вас жениться.
— Он всегда присылает заместителей?
— Трескин не знает…
— Ой, да не рассказывайте мне сказки!
— Не знает…
— Не нужно! Не нужно! Вот этого не нужно, ля-ля не надо! Не надо ля-ля!
Прорезалось неожиданное для Саши ожесточение. Не самый даже тон его поразил, сколько именно легкость, с какой лицо ее приняло выражение резкое и некрасивое.
— Давайте я расскажу все как есть.
— Вот не надо!
— Вы должны меня выслушать. Я нуждаюсь в вашей… в вашем…
— Сожалею, что ничем не могу вам помочь.
— Я не уйду, пока…
— Ну это уж слишком! Хватит! — Она решительно подвинулась на кровати и спрыгнула на пол.
Он тоже вынужден был подняться и от волнения не мог продолжать.
— С заместителем я разговаривать не буду. Никогда. — Окинула его отчужденным взором, потом хмыкнула, скривилась под влиянием новой, не лестной для Саши мысли, но ничего не добавила.
— Я не хотел вас обидеть, — овладев собой, снова заговорил он. — Поверьте. Я очень хочу, чтобы у вас все было… нормально. — Она не вздрогнула и даже бровью не повела при этом пошлом слове, она словно не чувствовала оттенков! — Я пришел сюда потому… потому что боялся за вас. А теперь вижу, что бояться нечего, напрасная тревога, вы всегда сможете за себя постоять. Утешительно сознавать.
— Непонятно, но слушаю, — враждебно отозвалась она.
— Немного я с вами поговорил, но будто вечность прошла. Что-то приобрел и еще больше потерял. Вообще, я представлял вас себе несколько иначе… Послушайте, вы стихи писали? Баловались стихами? Или, может, прозой? Может, дневник? — спросил он с внезапным подозрением.
— Филфак, пять курсов, — сказала она с забавной гордостью.
— А! — выразительно протянул Саша. — Литературное образование. Да… Работаете по специальности?
Она не удостоила его ответом.
— Я тоже сочинитель, кажется, мы поймем
— Похоже на Трескина!
— Хорошо пишете. У вас литературный дар.
— Вы как будто меня обвиняете.
— Я? Вас?
— Меньше всего я заботилась о том, чтобы кому-то понравиться. И по-моему… не написала ничего такого, чего бы Трескин не мог показать товарищу. Если это было сделано с тактом и без насмешки.
— О! Будьте покойны! — с горечью произнес Саша.
— Я писала, что думала, что думала, то писала.
— Не смею в этом сомневаться.
— Мне кажется, вы сказали «литературный дар» с иронией.
— Я тоже в некотором роде сочинитель, если была ирония, то она в равной степени касается как вас, так и меня. Я тоже обычно пишу, что думаю. Думаю, когда пишу. И не пишу, не подумав. Это моя особенность.
Они по-прежнему говорили стоя, как люди, готовые разговор кончить и разойтись. Каждая фраза мыслилась последней, а когда разговор состоит из одних последних фраз, он становится и не нужным, и тягостным. Возле кровати зазвонил телефон, хозяйка с облегчением оставила Сашу:
— Да… — Долгая пауза. — У меня человек… Ну, просто человек… Нет… нет… Ну, перезвоню… — Взглянула на Сашу. — Через пять минут.
Пять минут, понял он, были отведены ему на то, чтобы покинуть квартиру.
— Я вас обидела, — сказала она, когда положила трубку.
— Что вы!
— А кому понравится, когда присылают заместителя, ведь верно, сознайтесь?
— До свидания, — произнес Саша после некоторого колебания. Но даже и попрощавшись, он не знал по-прежнему, имеет ли право уйти, не сказав главного.
— До свидания! — улыбнулась она. Такой беспричинно обольстительной, внезапно чарующей улыбкой, что Саша почувствовал себя совсем потерянно.
— А Трескин, действительно, ни при чем, — медленно произнес он, всматриваясь в ускользающие черты ее лица.
— Ладно уж, — возразила она, хитренько ухмыльнувшись, — я вас прощаю.
Несколько мгновений они глядели друг другу в глаза, она продолжала улыбаться все более натужной, трудно дававшейся ей улыбкой и вдруг к похожему на ужас удивлению Саши самым явственным образом ему подмигнула.
— До свидания, — шатнулся он к выходу.
На улице Саша первым делом нашел автомат и набрал Трескина.
— Юра, — начал он без предисловий, — ты мало платишь. Вредная работа, она портит кровь и убивает добрые чувства.
Трескин развеселился от души.
— Все, Сашок, трудись. Об остальном договоримся. Мы поняли друг друга. Да, можешь написать в следующий раз, как станешь послание составлять, что у нее… голос такой хороший… ну, как захочешь… напиши.
— Голос? — переспросил Саша.