Тайна пирамиды Хирена
Шрифт:
Это было правильное решение, и я не стал возражать. Мы тут же связались по радио с Каиром. Уже на следующее утро прилетел самолет, и фараон Хирен, закутанный в погребальные покрывала, отправился в последний путь над пустыней, которую любил так, что даже выбрал местом последнего упокоения.
Завал был теперь полностью расчищен, и мы могли осмотреть до конца нижний коридор. Он скоро кончался, и там была дверь — приветливо раскрытая, незапечатанная и не разбитая. А за нею оказалась тесная, почти квадратная и совершенно пустая комнатка. Совсем голые, без рисунков стены, и на одной из них, прямо перед входом, написано четкими,
«Сердца злы, каждый грабит ближнего. Человек с ласковым взором убог, добрым везде пренебрегают. Человек, на которого надеешься, бессердечен. Нет справедливых. Земля — притон злодеев. Я подавлен несчастьем. Нет у меня верного друга. Злодей поражает землю, и нет этому конца…»
Сколько должен был пережить, чтобы написать эти горькие слова, человек, в молодости так радостно славивший жизнь:
Проводи день радостно, друг,Вдыхай запах благовоний и умащений…Оставь все злое позади себя.Думай лишь о радости — до тех пор,Пока ты не пристанешь к стране, любящей молчание.Я вернулся в погребальную камеру доканчивать работу. Она уже опустела, все вещи из нее вынесли, описали, упаковали. Теперь можно без помех заняться фресками и надписями на стенах.
Роспись оказалась довольно традиционной, она изображала обычные религиозные и погребальные сцены. Необычным было одно: повсюду в качестве главного божества присутствовал солнечный Атон.
Даже после смерти Хирен упрямо продолжал отстаивать дорогие своему сердцу преобразования его учителя Эхнатона!
Увлеченный работой, я как-то сначала не замечал, что в камеру по нескольку раз в день заходит Сабир — то с радиометром, то еще с какими-то приборами. Бродит вдоль стен, подносит приборы к потолку, влезая на лесенку-стремянку, и все что-то бормочет при этом. Наконец меня это заинтересовало, и вечером, после ужина, я спросил его:
— Что вас заботит, Али? Ведь вроде вы уже провели все измерения и даже написали отчет.
— Кажется, я поспешил и придется писать дополнение.
— Какое?
— Странные вещи творятся в этой гробнице, — придвинувшись ко мне и понизив голос, ответил он. — Вы можете считать меня суеверным, но приборы — они ведь не могут заблуждаться, как люди?
— И что же они показывают такого необычного, ваши приборы?
Сабир достал из полевой сумки листочек бумаги, весь исписанный цифрами и каким-то формулами, и положил его на стол.
— Вот, я пересчитывал раз десять. В камере не только повышенная радиоактивность. Там еще магнитометр показывает присутствие какой-то намагниченной массы. Не в самой камере, а над ней. Понимаете, как будто там есть еще железорудное тело…
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я старался понять, что он мне говорит, а он — убедиться, понял ли я.
Потом я неуверенно спросил:
— Вы хотите сказать, Сабир, что нашли не только месторождение урана, но и железной руды?
Он пожал плечами и покачал головой:
— Не знаю. Облазил все склоны горы — никаких особых признаков крупного железорудного тела. Не может же это быть руда в виде какой-то одиночной небольшой линзы?
— Вы хотите сказать, что над погребальной камерой спрятано нечто железное? — Голос у меня дрогнул.
— Не знаю, — упрямо повторил Сабир, теребя усики. — Знаю только, что в этой проклятой гробнице творятся странные вещи. Они озадачивают не только меня, но и мои приборы. Почему в одном месте — только в одном! — в коридоре, который ведет к погребальной камере, — помните, где вы еще провалились в ловушку? — приборы тоже отмечают повышенную радиоактивность? Хотя и тут стены коридора сложены из обычного, вовсе не радиоактивного песчаника. Вы можете это объяснить?
— Пойдемте утром в гробницу и поищем вместе.
Так мы и сделали. По пути к погребальной камере Сабир поднес в одном месте капсулу радиометра к потолку коридора — и прибор тревожно защелкал. Передвинул ее немного дальше — радиометр замолчал и вновь подал голос, лишь когда мы вошли в камеру.
Здесь неожиданно вдруг повел себя магнитометр, как, впрочем, и рассказывал вчера Сабир. Стоило только поднести прибор к потолку, как стрелка на шкале начинала тревожно метаться.
— Там железо! — сказал Сабир, грозя пальцем потолку гробницы.
Тогда взялся за исследования я. Долго выстукивал молоточком потолок, прислушиваясь, какой получается звук. Нет, не похоже, чтобы там были пустоты.
Стали стучать в коридоре, в том месте, где тревожно щелкал радиометр. И здесь, судя по признакам, сплошная монолитная глыба скалы.
Но загадку надо было как-то разрешить. И я дал распоряжение пробить в этом месте облицовку потолка. Ничего особенно страшного, потом заделаем снова.
Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было неудобно.
Они подбадривали себя монотонными криками:
— Йалла! Йалла! [18]
Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это. Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким возгласом:
— Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для облицовки камеры!
18
"Пошла! Пошла!" (арабск.).
— Ну и что? — не понял я.
— Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита. Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!
Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба, прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки. Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным грабителям!
Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.