Тайна по имени Лагерфельд
Шрифт:
Мало-помалу складываются фрагменты пазла. Пережив войну, он видел, должно быть, достаточно для того, чтобы понять, что Веймарская республика мертва и погребена. Что просвещенная Германия Гете и других поэтов скоро не вернется. Мир утонченности, о котором он мечтал с детства, возможно, еще будет существовать. Значит, ему нужно как можно быстрее добраться до него. До Франции.
Все просто: «Я сказал родителям: “Я еду заниматься модой в Париже”»4, – рассказывает Карл Лагерфельд. Решение принято. Уехать с легкостью… Распрощаться с Германией и не возвращаться. Первый отъезд, первое переосмысление самого себя.
«Я ни о чем не вспоминаю. Мой фокус состоит в том, чтобы сжечь все и вновь начать с нуля»5, —
скажет
От чего именно он бежит? От прежних насмешек товарищей? От страны, предавшей свою честь? От никому не известной rosebud, молоденькой девушки, которую он всю жизнь будет стремиться забыть? Во всяком случае, от страны, где он родился, он хочет сохранить только красоту, доброту. Вот в чем идея. Открытость и терпимость. В его багаже – только главное. Книги, листы бумаги, карандаши. Разумеется, копия картины Менцеля. И родительское благословение. Секретарша отца поможет устроиться ему во французской столице, где у Отто есть своя контора6. Что до матери, то она, вероятно, беспрестанно повторяла ему, что Гамбург, безусловно, – ворота мира, но всего лишь ворота, через которые можно пройти туда и обратно»7. Для нее будущее ее сына, видимо, ограничивалось тем, что он станет учителем рисования. То есть Карл совершенно вписывался в желания его матери, понявшей, что судьба ее сына могла свершиться только вдали от этой Германии. Молодой человек знает, что он также имеет право на провал, ему никогда не поставят это в вину, что бы ни случилось, дом останется для него открытым.
Париж – это праздник
Карлу нет и двадцати лет, когда он приезжает в радостный после освобождения, послевоенный Париж, который, впрочем, не склонен с восторгом принимать молодого немца. В 1952 году город выглядит грязным. Фасады домов – серые, тротуары завалены мусором. Он, безусловно, не ожидал встретить на улице маркиза в парике и одухотворенных гостей с картины Менцеля, но где же элегантность, где же блеск? Разочарование длится недолго. Нужно взять себя в руки, чтобы не оказаться побежденным.
Прежде чем отправиться в номер отеля на улице Сорбонны, ноги ведут его на авеню Монтеня. С упорством повторявший в мечтах названия столичных улиц, он знает дорогу наизусть. В пути у него есть время понаблюдать. Да, эти высокие фасады должны быть приютом какого-нибудь литературного кружка. За этими окнами, несомненно, скрываются салоны посвященных, к которым у него пока нет ключа. Витрины Диора, цель его теперешних стремлений, сияют особенно ярко. Они – словно обещание. Они одни заключают в себе дух города, который он должен завоевать. В данный момент у него есть свободное время, чтобы прогуляться.
«Я проводил время прогуливаясь, – вспоминает он. – Я мог бы работать в Париже экскурсоводом!»1
Его единственная поддержка – страсть к рисованию, к карикатуре и честолюбивое желание кем-то стать, которое не покидает его с самого детства.
В лицее Монтеня, где он продолжает учебу, лекции, которые читают после обеда, вызывают смертную скуку. Он может проводить долгие послеполуденные часы в «Шампо», кинотеатре на углу улицы, чуть дальше его отеля. В Германии его интриговали декорации фильма Метрополис Фрица Ланга, он восторгается Чезаре, сомнамбулой, управляемой доктором Калигари, героем фильма Роберта Вине2. Здесь, в темном зале, слышны диалоги Школы кокеток и Детей райка3. По окончании сеанса в зале снова зажигают свет. Начинается повторный показ. Карл часто просиживает в зале до поздней ночи. Он запоминает фразы, которые без устали повторяет, чтобы усовершенствовать свою речь. Он выковывает свой французский на идеалах красоты, в черно-белых тонах.
Карл – не тот человек, чтобы ждать, когда свершится его судьба. Он принадлежит к числу тех, кто ее опережает. И чтобы принять ее, нужно приодеться. В бутике Пьера Кардена он купил себе бархатный галстук цвета баклажана. Он повязал его на белую рубашку, купленную на улице Риволи, в магазине известной лондонской фирмы Hildith and Key, торговавшей рубашками, куда его отвел отец. У Чифонелли Отто также предложил ему бежевый костюм в мелкую клеточку. А также кашемировое пальто темно-синего цвета, на которое он с завистью смотрел в витрине ателье Dorian Gray, напротив отеля «Георг V», где остановился коммерсант. И вот Карл вполне готов.
Ужасные дети
Все началось в 1954 году с уличной афиши. Модный конкурс, конкурс шерстяных изделий. В названии нет ничего особо привлекательного. Но блестящая рекламная кампания профсоюзов овцеводов из Австралии, Уругвая, Южной Африки и Новой Зеландии в защиту их благородного сырья от натиска синтетических тканей производит неожиданный эффект. Против массового производства выступает терпеливый труд опытных кустарей и репутация продукта, который не подвластен веяниям времени. Городская буржуазия вновь открывает для себя испытанные достоинства шерсти. Отдача от премии International Woolmark Prize намного превосходит ожидания организаторов. Чтобы победить, нужно набросать несколько моделей.
Карл принимает решение записаться на участие в конкурсе и рисует пальто, желтый цвет которого напоминает цвет нарцисса-жонкиль, или «нарцисса желтого», цветка любовного томления, иными словами, желания. Свободный воротник в форме полумесяца, лежащий на плечах, контрастирует с целомудренным классицизмом прямого, строгого покроя; длина пальто – чуть ниже колен. Вырез V-образной формы обнажает спину, начинаясь от лопаток, он рискованно доходит почти до поясницы… Чуть позже телеграмма напомнит ему о том, что он попытал счастье и победил в категории «манто». Ему нужно просто явиться в контору Национального профсоюза шерсти, чтобы доказать, что он действительно является автором эскизов.
Вечером 25 ноября, когда в театре Ambassadeurs, напротив Елисейского дворца, вручают премию, он встречает на сцене лауреата в категории «вечернее платье», некоего Ива-Матье Сен-Лорана. Они пришли одетыми почти одинаково – черный галстук, белая рубашка, темный костюм. Оба подгоняют свои творения, сшитые в престижных Модных домах. Карл впервые прикасается к одежде, созданной по одному из его рисунков. Оба победителя чувствуют себя немного скованно, фотографы увековечивают их смущенные улыбки. Победители совсем недавно распрощались с отрочеством – Иву восемнадцать лет, Карлу – двадцать один. Они молоды, хорошо воспитаны, умны, но робеют перед лицом пяти или шести великих жрецов мировой моды, проявивших к ним особое расположение. В жюри заседают Пьер Бальмен и Юбер де Живанши. Для них они – потенциальные работодатели.
Впрочем, некоторое время спустя Карл примет предложение Бальмена работать вместе с ним. Он польщен, но сдержан в своих эмоциях – стиль дизайнера не отличается большой современностью. Как подчеркивает Клод Бруэ, журналистка, занимающаяся модой и пишущая для журнала Elle, «это не старомодно, но, скажем так, не слишком динамично… не слишком в духе времени»1. А затем заключает: «Сам Пьер Бальмен называл это “Jolie Madame” (“Хорошенькая женщина”)»2. Молодой человек, должно быть, мечтает о более смелых, более волнующих нарядах, но не может не знать, что должен терпеливо переносить трудности, стартовать с самой нижней ступеньки лестницы. Что касается Ива, то, отказавшись принять предложение Юбера де Живанши, он в 1955 году получает место у Диора, в Доме, о котором Карл грезил еще в Гамбурге.