Тайна покинутой часовни

Уилсон Гейл

Уже давно стемнело, только тонкий месяц изливал серебристый свет на землю.

Мэри коснулась ладонью рукава Ника. Кончики ее пальцев были по-прежнему перепачканы соком ягод, собранных, казалось, целую вечность назад. Его пальцы, длинные, загорелые и беспокойные, сжали ее кисть. В лунном луче слабо блеснуло кольцо с фамильным гербом, которое носил Ник. Заметив блеск, он снял кольцо и надел его на средний палец Мэри.

– Отнеси его моему отцу, если... Мэри кивнула.

– Я люблю тебя, Мэри

Уинтерс, – прошептал Ник. – И всегда буду любить. Для меня ты дороже жизни.

Она вновь кивнула.

Тонкие пальцы сжались на его предплечье, она потянулась, чтобы коснуться губами его небритой щеки.

– Да сохранит тебя Господь, – шепнула она и отступила, позволяя исполнить другие клятвы, взывающие к его чести.

Ник вскочил в седло ловким и привычным движением. Под тяжестью седока жеребец заплясал. Придержав его, он коснулся горячей рукой щеки Мэри, а затем, пришпорив коня, галопом поскакал в сторону Лондона.

Долгую минуту Мэри стояла в тени часовни, прислушиваясь к затихающему стуку копыт. Наконец, когда ее окружила тишина, она повернулась и вновь вошла в часовню.

Заря, алые лучи которой проникли сквозь стекла витража, застала Мэри у алтаря. Солнце позолотило спутанные кудри девушки, лежавшей на лестнице, ведущей к алтарю. Она заснула после долгих ночных часов, проведенных в неустанных молитвах за Ника Стэнтона.

Глава первая

Февраль 1822 года

– Когда вернется папа? – Мальчик бережно укладывал обратно в коробку ярко раскрашенного деревянного солдатика в красно-синем мундире королевского конногвардейского полка.

Мэри Уинтерс, сидевшая в кресле у окна, сквозь которое в комнату лился тусклый свет уходящего зимнего дня, подняла голову, оторвавшись от вышивания. Прежде чем ответить, она отвела взгляд и отложила иглу.

– Может быть, сегодня. Смотря какие будут дороги.

– Хорошо бы он привез мне еще одного солдатика! – мечтательно протянул мальчик.

– Будь желания лошадьми... – негромко напомнила ему Мэри начало поговорки.

– ... тогда все нищие разъезжали бы верхом, – закончил мальчик.

Ему давно следовало понять, что не стоит тешить себя напрасными надеждами, подумала Мэри. Из своих многочисленных деловых поездок отец никогда не привозил сыну подарки. Игрушечного солдатика ему подарила сама Мэри.

Ей уже минуло двадцать пять лет, красота юности давно отцвела, из хорошенькой девушки она превратилась в миловидную женщину. Такой цвет лица, как у нее, был не в моде, да и сложение ее не пришлось бы по вкусу ценителям красоты, предпочитающим округлые формы. Блестящие темные кудри Мэри безжалостно зачесывала назад и прятала под кружевным чепцом.

Ее платье из коричневой саржи было лишено каких бы то ни было украшений и скрадывало очертания тела. Только синие глаза помогли бы ей снискать благоволение светского общества, попасть в которое, впрочем, она не стремилась. Мэри уже давно перестала мечтать об иной жизни. И, может быть, когда-нибудь...

Тут она решительно отмахнулась от воспоминаний и взялась за иглу. Если бы солнце зашло попозже, она сумела бы закончить работу уже сегодня. В отсутствие хозяина дома жизнь в нем текла гораздо более гладко. Мэри и ребенок довольствовались теплом камина и беседами, вспоминали об ушедшем лете. Никто ни к кому не предъявлял требований. Изнуряющее напряжение исчезало. Споры утихали.

Мэри вновь устремила взгляд на ребенка, склонившегося над игрушкой, и на миг зажмурилась, с ужасом ожидая возвращения хозяина. Казалось, никакими словами невозможно убедить этого человека, что его предложение неприемлемо. Мэри зябко поежилась и, хотя в комнате было тепло, плотнее закуталась в наброшенную на плечи шерстяную шаль. С ее губ сорвался вздох, и мальчик услышал его. Пухлые детские губы сложились в обаятельную улыбку.

– Что с тобой? – спросил он, пристально глядя на нее.

– Темнеет, у меня устали глаза. Мальчик потупился, водя пальцем по позолоте мундира солдатика.

– С тех пор как умерла мама, ты не любишь, когда он возвращается сюда, – произнес он.

Замечание ребенка застало Мэри врасплох, и она растерялась, не зная, что ответить.

– Ты ни в чем не виновата, – успокоил ее мальчик. – Иногда и мне не хочется, чтобы он возвращался.

Конечно, отец был слишком суров с ребенком, объясняя это тем, что возлагает на него большие надежды. Ее протесты обычно не помогали. Во время последнего наказания Мэри еле сдержалась, до крови прикусив язык, хотя мальчик не издал ни звука, съеживаясь от ударов трости.

– Не надо так говорить, – мягко упрекнула она, отложив вышивание и проведя ладонью по мягким, как шелк, волосам мальчика. – Он твой отец. И ты должен любить его. – Она понизила голос до шепота.

Малыш потупился, уставившись на игрушку, которую по-прежнему держал в руках. Худенькие плечи поникли, он молчал.

– Пожалуй, пора пить чай, – ласково произнесла Мэри. – Ты проголодался? – Она улыбнулась, и мальчик кивнул. – Вот и хорошо. Я тоже. По такому случаю мы сможем полакомиться сливками и лепешками.

Детские пальчики вновь прошлись по мундиру солдатика. Отблеск огня в камине играл на кудрях малыша, и они казались почти такими же золотистыми, как шевелюра гордого деревянного вояки.

Хозяин дома вернулся, когда уже совсем стемнело. Мэри заставила себя дождаться его, поддерживая огонь в камине.

Маркус Трейвик был преуспевающим торговцем – разумеется, по меркам того округа, где стоял его прочный кирпичный дом. Этот дом был выстроен по чертежам самого хозяина, не доверявшего выписанному из Лондона архитектору, потому его вид не доставлял никакого эстетического наслаждения, свидетельствуя об отсутствии вкуса.