Тайна предсказания
Шрифт:
— Архиепископ, наверное, думает, — объяснил Леберехт, — что в библиотеке хранятся и запрещенные книги. У меня даже сложилось впечатление, что он имеет в виду совершенно определенную книгу.
— Господи Иисусе! — воскликнул Лютгер и ударил в ладоши. — И что же это он вздумал искать у нас? Может, учение Иоанна Дунса Скота [42] или "Альмагест" Клавдия Птолемея? Да, эти ценные и достаточно редкие книги, конечно, не находятся в прямом согласии с христианским учением, но стоит ли из-за этого затевать такое дело? Сын мой, при такой
42
Иоанн Дунс Скот (1265–1308, Кёльн) — английский францисканец, последний представитель "золотого" века средневековой схоластики. Получил прозвище doctor subtilus("доктор тонкий"). Придавал большое значение индивидуальности и индивидуальной свободе, чем резко отличался от доминиканца Фомы Аквинского, поборника авторитета в ущерб частной воле.
Леберехту было не до шуток. Одержимый идеей, что отец мог оставить ему тайное послание, значение которого простиралось далеко за пределы его собственных интересов, настолько далеко, что на него обратил внимание сам архиепископ, он был взволнован как никогда. Таинственность, которой Лысый Адам окружил это послание, очень соответствовала его характеру. Адам ставил задачи знаниям и уму сына, и Леберехт должен был оправдать надежды отца и показать себя достойным. Да, пожалуй, так оно и было.
— Брат, — произнес Леберехт после длительного молчания и сделал большой глоток темного пива из кружки, которая все еще шла по кругу, — в аббатстве рассказывают, что отец Андреас, библиотекарь, потерял дар речи после того, как прочитал некую книгу. Что вам об этом известно?
— Ничего, абсолютно ничего! — встрепенувшись, ответил Лютгер и принял из его рук большую глиняную кружку. — Это одна из многих легенд, распространенных в аббатстве. О брате Гумберте говорят, что он несет груз своего кривого горба с тех пор, как черт прыгнул ему на плечи с кровли монастырской церкви. А хромой брат Эразм якобы заложил свою здоровую ногу дьяволу за одну-единственную ночь с послушницей-доминиканкой.
Но ты ведь можешь сам спросить брата Андреаса. Только ответит он тебе столь же мало, как и мне!
— А вы у него спрашивали?
Лютгер смущенно кивнул.
— Брат Андреас имеет бесценное преимущество перед теми, кому дан дар речи и слуха. Если ему не хочется, то он не понимает наших вопросов. Поэтому у него есть возможность отвечать лишь тогда, когда он пожелает. Счастливый человек, этот брат Андреас!
Подмастерья все громче горланили свои глумливые песни. Они ритмично стучали кулаками по столу и так орали, что Леберехт, в голове которого все еще шумело, предпочел распрощаться.
На улице Кожевников, через которую лежал его путь домой, воняло так, словно здесь справила нужду тысяча чертей. Хотя со времени чумы миновало уже два месяца, следы ее еще оставались повсюду. На улицах валялись обугленные трупы животных, и вокруг них сновали полчища крыс. Перед дверями домов высились груды тряпья, в которых рылись бездомные собаки. Каменные желоба, идущие к реке, были большей частью забиты фекалиями и отходами, оттого что во время эпидемии не хватало воды и они переполнились. Находчивые горожане привязывали к подошвам деревянные колодки, чтобы не испачкать дорогую обувь среди куч испражнений.
Было позднее время, но город не спал. Лето вступило в свои права, и все, кто пережил чуму, пели, плясали, ели, пили и любили больше, чем раньше. До прихода чумы в этот час едва ли можно было встретить хоть одну живую душу, теперь же на улицах шумели и стар и млад и во многих домах праздновали возвращение к жизни.
На Верхнем мосту, с которым у Леберехта были связаны противоречивые воспоминания, к нему подошел человек, который уже долгое время следовал за ним.
— Не бойся! Это я, Карвакки!
Леберехт удивленно обернулся. Мастера вот уже больше недели не видели на лесах; он объяснял свое отсутствие старым недугом, но подмастерья шептались между собой, будто на самом деле Карвакки снова ушел в запой, что спустя несколько дней приведет к особым достижениям в камне.
— Я думал, вы слегли из-за вашей подагры! — воскликнул Леберехт.
— Подагра? — Карвакки рассмеялся. — Это теплое лето способно выгнать из косточек последнюю подагру. Нет, это не болезнь!
— Понимаю, — ответил Леберехт, приложив ладонь к губам в знак того, что не хочет об этом говорить.
— Ничего ты не понимаешь! — набросился на него Карвакки. — Слушай! — Мастер огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто. Затем, прикрыв ладонью рот, он забормотал: — Мне надо уехать отсюда, причем как можно скорее. Мне нужны деньги. Ты — единственный, кому я доверяю. Можешь мне помочь? Не прогадаешь!
Леберехт не понимал, с чего это мастер напустил такого туману и почему последовал за ним ночью на мост. Неужели только для того, чтобы прямо здесь поговорить о деньгах? Карвакки был известен как игрок. Его слабостью были триктрак и кости. Леберехт знал это с первого года обучения, хотя они никогда не обсуждали пристрастий мастера. Вероятно, это и было причиной, почему Карвакки еще ни разу не брал у него взаймы.
— Ты не прогадаешь! — повторил мастер.
— Да что там, — ответил Леберехт, — конечно же, я помогу вам!
Карвакки был заметно обеспокоен и схватил Леберехта за обе руки.
— Но мне нужна довольно большая сумма, — добавил он.
— Сколько?
— Сто гульденов, если возможно.
— Сто гульденов?..
— Пятьдесят. Понимаешь ли, меня выручит любая сумма!
Леберехт пытался разглядеть лицо Карвакки, насколько позволяла темнота. Тот не производил впечатления слишком уж пьяного, как это показалось вначале. Его взгляд казался скорее умоляющим, и Леберехт понял, что вряд ли сможет отказать мастеру в его просьбе. Карвакки всегда был добр к нему, считал своим любимым учеником и давал больше, чем требовалось от цехового мастера. Наследство Леберехта хранилось в городском совете, и он подумал: "Почему бы не помочь человеку, которому я стольким обязан?"
— Клянусь всеми святыми и Святой Девой Марией, что ты получишь свои деньги с процентами и долями процентов! — Карвакки сплюнул в реку, словно стараясь придать своим словам вес.
— И что вы собираетесь делать с деньгами?
— Прочь отсюда! Я возвращаюсь во Флоренцию.
— Во Флоренцию? — воскликнул Леберехт так громко, что мастер невольно взмахнул рукой, призывая его говорить потише.
— Инквизиция следует за мной по пятам. Они хотят устроить процесс за богохульство и поношение Господа.