Тайна предсказания
Шрифт:
— Ну как, вы отнесли еду монахине? — смущенно промямлил он.
Лютгер не ответил. Вместо этого он затеял пустой разговор с купцом из Ахена. Леберехт некоторое время прислушивался к нему, вернее, делал вид, будто слушает, хотя в мыслях своих был совсем в другом месте. Неужели у Лютгера возникли подозрения? Может, Марта чем-то выдала себя? И если это так, то не будет ли обманутое доверие для Лютгера поводом отделиться от них с Мартой?
Леберехту очень хотелось узнать, что произошло наверху. Но ему не хватало смелости спросить об этом у Лютгера.
Наконец, не говоря ни слова, он встал
В отчаянии, какого Леберехт уже давно не испытывал, он отправился спать.
На следующее утро, когда с реки пополз первый белый туман, предвещавший осень, Леберехт был готов ко всему, даже к тому, что Лютгер может отказаться сесть вместе с ним в почтовую карету.
Но еще до того как он успел переговорить с Мартой, бенедиктинец подошел к нему на лестнице и спросил:
— Почему ты с самого начала не сказал мне правду? Ты думал, я выдам тебя?
Леберехт сконфузился, но одновременно был рад тому, что Лютгер вообще разговаривает с ним. Юноша с благодарностью пожал монаху руку и ответил:
— Простите, но мне не хватило мужества посвятить вас в наши планы. Я боялся, что вы осудите наш поступок и расстроите побег.
Лютгер кивнул, словно хотел намекнуть, что давно простил его, а затем улыбнулся. Тут на верхней площадке появилась Марта, и Лютгер исчез.
— Я все рассказала брату Лютгеру, — сообщила она, поправляя свое монашеское платье и осторожно спускаясь по лестнице. В голосе ее звучало облегчение: — Я сама предложила снять монашеский наряд, но брат Лютгер рассудил, что этот маскарад — лучшая возможность без проблем миновать все границы. Мне придется еще пару дней красоваться в этом одеянии.
На дворе почтовой станции уже ожидали новые пассажиры, отправлявшиеся в Зальцбург. Кучер насчитал всего двенадцать человек, двое были лишними.
— Что ж, ладно, — произнес он с местным акцентом и призвал поторопиться, поскольку путь до Зальцбурга был неблизкий. В задней части фургона, отведенной для багажа, пришлось поставить дополнительную скамью, между рядами громоздились тюки и сундуки, а вдобавок еще начался дождь.
Хотя Леберехт, Марта и Лютгер были вынуждены сидеть, плотно прижавшись друг к другу, разговор между ними никак не завязывался. Все трое предпочитали молчать, ибо каждый думал о том, что же будет дальше. Угрызения совести мучили в первую очередь Леберехта, ведь он не сказал всей правды Лютгеру, своему другу, которому столь многим был обязан. Хотя теперь секрет открылся (в том, что касалось Марты), оставалась другая тайна, о которой он все еще не осмеливался рассказать: содержимое его багажа. Юноша боялся довериться Лютгеру, поскольку не исключал того, что монах попытается отговорить его от задуманного плана. А этот план был принят бесповоротно.
Размокшая почва узкой почтовой дороги, змеившейся по холмистой баварской местности и уходившей то вверх, то вниз, отняла у лошадей последние силы, и кучер был вынужден все чаще прибегать к плети. Так они пересекли Вильс и Ротт — два ручейка с бугристыми выгонами по обе стороны, которые так долго тянулись следом, словно влюбились в этот ландшафт и хотели подольше побыть с ним.
У Оттинга, где два города, расположенных тесно друг к другу, спорили за одно и то же имя, они пересекли Инн и спустя час — еще одну речушку, вброд. Затем они добрались до развилки с придорожным столбом, где один из знаков указывал в сторону Пассау, другой же — на Зальцбург. Отсюда, решил Лютгер, взглянув на аппианскую карту, их ждет дорога получше.
Едва бенедиктинский монах сказал это, фургон содрогнулся от сильного удара. Словно корабль, попавший в шторм, повозка вдруг накренилась, ее правую заднюю часть занесло в сторону — и путешественники попадали друг на друга. Кучер, напрягшись изо всех сил, заставил лошадей остановиться.
Леберехт, Марта и Лютгер, сидевшие на передней скамейке, отделались испугом. Они выпрыгнули из фургона и попытались высвободить остальных пассажиров из их западни. К счастью, никто не пострадал.
— Ось сломалась! — установил Лютгер, взглянув на поломку. — И заднее колесо тоже никуда не годится.
Несмотря на дождь, на дороге, по которой ездили в основном фургоны, груженные солью, царило оживленное движение. Возчик, ехавший налегке из Богемии, остановился.
— Случилось что?
Почтовый возница, размахивая руками, словно ему приходилось отбиваться от роя пчел, налетел на того с невнятным потоком слов.
— Ничего серьезного! — объяснил ситуацию Лютгер. — Сломана ось. Можешь нам помочь и доставить до ближайшего города?
Марта достала монетку и вложила ее в руку возчика соли.
После этого физиономия его просветлела.
— Ну конечно, — ответил он и попытался отвесить поклон монахине. — До Бургхаузена как раз мили три. Если хотите, доставлю вас к почтовой станции. Забирайтесь! Придется потесниться, конечно, но лучше плохо ехать, чем хорошо идти!
Пока они перегружали свой багаж, с севера показались две гужевые повозки с высокими красными колесами и деревянным верхом, размалеванным желтой и голубой краской. Кучер первой повозки был в черной широкополой шляпе. Он крепко держал поводья усталой, тяжело бредущей лошади и играл на флейте. Девочка с длинными, насквозь промокшими рыжими волосами, едва ли старше двенадцати лет, била в крохотный барабан и, невзирая на дождь, весело напевала. Когда повозка проезжала мимо, из окошка её выглянула женщина с буйными волосам и огромной грудью, а две собаки, бежавшие рядом, громко залаяли. За второй повозкой, тоже пестро раскрашенной, неуклюже переваливался медведь на цепи и в кожаном наморднике. Так же внезапно, как и появилась, труппа циркачей исчезла в лесу за ближайшим поворотом.
— Люди! — крикнул возчик соли, глядя вслед бродячим артистам. — Прячьте свое полотняное белье, фигляры идут!
Остальные засмеялись.
Наконец багаж был погружен, путешественники заняли свои места, и пыльная повозка тронулась. Не прошло и получаса, как они достигли окраины города. Там, где дорога разветвлялась и вела прямиком к крепостным воротам, а мощеный путь по левую руку круто спускался вниз, возчик остановился.
— Пожалуй, будет лучше, — сказал он, — если вы пройдете остаток пути пешком. Гора слишком крута и опасна, и даже четыре лошади и два тормозных башмака не в состоянии удержать груженую повозку на мокрой мостовой.