Тайна предтеч
Шрифт:
Он был похож на опустившегося бродягу, что пропивает каждую попавшую ему в руки монетку. Говорил же как мудрый много повидавший в жизни человек.
Подобный контраст, по мнению ловчего, не имел право на существование. Или человек умен и во всем себя блюдет, или не справляется с жизнью, ходит в рваном тряпье, пьет брагу и становится не годен ни к какому приличному делу. Винник каким-то образом умудрялся совмещать в себе несовместимое.
Даже пробираясь по колено, а иногда и по пояс в грязи, он умудрялся развлекать своих спутников разговорами.
— Я не так уж и давно осел в Бочонках, мой дорогой друг. Года два как. А до тех пор много где побывал, и где бы ни был — всегда с хорошими людьми разговаривал. А хороший человек, ежели его слушают, много может рассказать. Например, об удивительном мальчишке, что который на Дону выловил удивительную рыбину, которая, вопреки обычаям чудищ, не имела логовища и бродила по всей реке. Рыбина та, хоть и была похожа на сома, над обычными наживками смеялась, ловушки обходила, и в руки ловчим не давалась, хоть тресни. Слышал, мой дорогой друг, такую историю?
— Слышал… — Босому про того сома вспоминать было, мягко говоря, неприятно. Если и можно к двадцати четырем годам применять выражение «ошибки молодости», то идея ловить на человека-живца рыбину, способную в один присесть заглотить наживку по пояс, а за второй — с головой, была как раз из таких. Особенно если учитывать, что действовал он как обычно один, а в качестве живца использовал самого себя.
— А я нет! — возмутилась Зоя. — Расскажи!
Винник открыл было рот, начинать рассказ. Босой перебил его, стараясь отогнать неприятное воспоминание:
— Ты и на Дону бывал?
— Бывал. И на Волге. И на Оке.
— На Оке? Там же морозы?
— Зимой морозы. А летом жить можно. Люди везде приспосабливаются. Главное, чтобы в морозный день черный дым столбом не стоял. А если правильно очаг сложить, ночью протопить и днем тепло не выпускать — жить можно.
— А чего тамошние на юг не уходят?
— Всякому мила своя сторона. Да и боятся люди. Уйдешь куда — а как там встретят? Не выйдет ли так, что уж лучше от мороза прятаться, чем потом горючие слезы лить? Я вот, когда к коровянам прибился и Серпа встретил, тоже думал, что получится ладно.
— Ты еще коровян застал?
— А чего их не застать-то было? Вот два года назад все тут коровянами и были. Жили все в одной ферме. Не такая уж и плохая мысль — жить всем вместе. И сытнее, и теплее, и работать сподручнее.
— А Серп откуда пришел?
— Серп-то? С самого начала — не знаю. Говорил только, что устье Днепра он знает хорошо, и в западных землях бывал. А когда я пришел, он здесь и жил, с коровянами. Я и подумал тогда — столько народу, а силы приложить ни к чему не могут. Научил их, чего сам в пути видел: и как крыши складывают, и как оружие для охоты делают. Арбалеты-то у них не покупные. Это я им конструкцию подсказал. И бочонки эти треклятые ладить тоже показал. С них-то все и началось. Как пошла торговля, как потянулись со всех сторон люди — Серпу словно голову сорвало. Все ему мало было, и денег, и людей.
— Грязный шлепок, твой Серп, — вставила Зоя, — и он, и сыночек его недоделанный. Видела, я, конечно и до них коровьи лепешки, но чтобы они ходили, да еще и бочонками торговали?
Девчонка с громким «чпок!» вытащила ногу из трясины. Ее аккуратные кожаные ботиночки превратились в бесформенные комья густого плохо пахнущего ила. Сама она по пояс была покрыта разводами грязи и тины, но нос держала высокого и надменно.
— Думаю, огурцы в их бочонках такие же вонючие и склизские, как и они сами.
— Вот-вот, — горько вздохнул Винник, — из-за поганого характера ты и превратилась из невесты первого парня в округе в рабыню, едва не перессорив при этом два поселка. Хорошо хоть удалось договориться без крови.
— Не была я его невестой! Я ж вроде не жаба и не ослица, чтобы с ним под венец идти. А что уж серповские выкормыши, грязные, к слову, и вонючие, о себе возомнили, дело не мое. Вон, Глашку бы брал. У нее аж кадык ходуном ходил, как серповского сыночка видела. Аж волосы у нее на груди потели, как хотела к нему скорее на…
— Хватит! — оборвал ее Винник, подняв руку в отвращающем жесте, — Ш-ш-ш! Замолчи! И Глашка хорошая девка, и ты не такая королева, чтобы хорошими женихами разбрасываться. Ты девка! А девкам на роду написано терпеть, детишек пестовать, да щи варить. Закрой ты во время сватовства рот, придержи свой язык, сейчас бы меряла обновки, а отец твой ходил в значимых людях. Все были бы довольны и рады. Я сказал — все! Молчок! Разговаривал я уже с тобой, да только ты бестолковая, как моя клюка!
Рабыня обиженно замолчала. Босой же со все большей тревогой всматривался вдаль. По его расчётам, они должны были уже выбраться на тропинку, ее же все не было видно. Да и впереди блестела широкая неприятно свободная от ряски водная гладь. Это значит — ледяные ключи. Это значит — большая глубина и течение, а то и неведомая спрятавшаяся в глубине тварь. Места в логовищах, которые слишком сильно отличались от остальных, всегда стоило обходить по широкой дуге. Озерцо же словно намеренно преграждало путь.
Выхода, меж тем, не было. До тропы нужно было добраться как можно быстрее и обязательно до заката.
— Поплыли! На мелочь подводную внимания не обращайте. Они гадкие, но не опасные. Присосутся если, терпите, потом снимем. Тут немного осталось.
Ноги в глубине натыкались на что-то живое и скользкое, цеплялись за водоросли. В лицо лезла тина, куски грязи и гниющих растений. Вокруг собиралось все больше летающих насекомых. Они жужжали, трещали крыльями, посвистывали, стремясь забраться в рот и уши.