Тайна предтеч
Шрифт:
Стойкость 3/3
Здоровье 100 %
Выносливость 40 %
— Ты уверен, что они нас не видят? — Зоя прижималась к Босому, стараясь слиться с ним в единое целое.
— Уверен. Я же говорил — застынь! А ты скачешь как сайгак… И если ты перестанешь дрожать, то и совсем уйдут.
— Я пытаюсь. Простите.
Когда жаба утащила Зою под воду, Босой нырнул вслед. Без размышлений, просто шагнул вперед. Он всегда так делал, когда было нужно, и только благодаря дарованным интерфейсом возможностям до сих пор оставался
Цепляясь за одежду девушки, ловчий подобрался к ее ногам, нащупал прилепившийся к щиколотке язык и рубанул ножом. Тугая плоть поддалась удивительно легко. Темнеющее в воде тело лягушки исчезло в глубине.
На берег выбрались за счет использования скоростного рывка, что сожгло всю восстановленную Босым после боя выносливость. Едва успели упасть без движения на траву, как в ближайшей протоке появилась еще одна жабья голова, а потом еще одна и еще.
— Не шевелитесь!
Они были разные: одни чуть больше кошки, другие с крупную собаку. Самые массивные могли бы, не приподнимаясь, заглянуть человеку в глаза. Их широко расставленные лапы с трудом подтягивали студенистые подрагивающие при каждом шаге тела.
Босой с Зоей лежали у самого берега, и по ним дважды прошлись перепончатыми лапами, обдавая кисловатым запахом квашеной капусты и прогорклой горчицы. Забитый чудищами островок быстро покрылся слизью и влагой. Жабы искали еду. Раненая товарка подала знак тревоги, и теперь все ближайшие чудища собирались в одном месте, планируя отразить атаку и после с удовольствием полакомиться.
Ловчий с жалостью смотрел на едва сдерживающуюся от паники девчонку, но сам не испытывал особенных неудобств. Островок посреди живописного болота куда лучше, чем куча свежего навоза, в которую однажды пришлось закапываться с головой, или ночевка в сугробе во время бурана. Лежи, наслаждайся, смотри в небо. Главное, не дышать носом.
Зоя, сбросившая на время маску ершистости и злобы, прижималась к нему испуганным котенком. Босой невольно вспомнил, как и сам по вечерам залезал к маме под одеяло. Они грелись друг об друга, и болтали о разных разностях. В дымоходе гудел ветер, и Босой боялся, вдруг это гррах забрался на крышу и хочет испугать маму. Он обнимал ее как мог крепко, и мама не боялась.
А потом она ставила на плиту чайник, разливала по кружкам отвар смородиновых листьев и рассказывала о прежнем мире, то, что рассказывала ей ее мама. О том, как люди жили в городах, как ездили по дорогам на быстрых автомобилях, пахали землю мощными тракторами, и что народу была тьма тьмущая, и в одном доме их жило иногда столько, что сейчас и за несколько дней пути не встретишь.
Пора бы уже и Босому кому-то об этом рассказать. Сгинет ведь в каком-нибудь логовище однажды, и люди забудут еще немного того, о чем помнить надо обязательно. Почему бы и не Зое, если уж свела их судьба? Да вот только стоило вспомнить о матери — как мысли появлялись совсем другие, тяжелые и грустные. Где она сейчас? Как живет? Есть ли у нее еда и крыша над головой?
В том, что найдет маму, Босой не сомневался ни на минуту, пусть и занял поиск уже шесть лет. Когда ее увели, она была еще вполне здорова и сильна, могла работать и приносить хозяину пользу.
«Хозяину»…
Босой окликнул Зою, глазами показал на ее татуировку и шепнул:
— Как выберемся отсюда — сведем.
Девчонка согласно моргнула: "Давно пора".
— Винник, — Босой окликнул развалившегося в центре островка старика, — Ты знаешь, как сводят татуировки?
Винник устроился удобнее всех. Улегся на спину, положил под голову котомку, накинул на руку темляк клинка и жмурился на солнце, словно по время полуденной сиесты в тени яблоневого сада, а не посреди болота в окружении гигантских лягушек.
— Разные есть способы, мой дорогой друг. И все весьма болезненные. Можно срезать вместе с кожей. Можно вытравить кислотой или жгучим соком.
— Себе что-нибудь вытрави, — не осталась в накладе Зоя. — Или срежь.
«Продам я тебя», — едва не выпалил Босой, позабыв о данном минуту назад обещании.
Старик внимания на очередную грубость не обратил, занятый тем, чтобы не оказаться погребенным под грузным телом одной из жаб. Он выставил вверх острие клинка и ждал, когда медленно ползущее чудище напорется на него одной из лап или грудью.
Удивительно большое, но при этом удивительно глупое существо натыкалось на болезненный укол, но никак не могло сообразить, как от него увернуться. В ее маленьком мозгу не умещалось: почему становится больно? Любые сучки и коряги не могли проткнуть ее толстую усыпанную темными наростами кожу. Острых камней же на болоте попросту не было.
Жаба перла вперед. Винник втыкал в ее необъятное пузо клинок и довольно хихикал.
— Скажи, мой дорогой друг, — вдруг спросил он, когда жаба наконец сообразила сменить курс, а потом вообще потеряла желание куда-то идти и улеглась рядом со стариком. Он смотрелся рядом с ней как пастух, улегшийся отдохнуть рядом с дремлющей буренкой, — Как ты думаешь, откуда появились чудища?
Вопрос удивил Босого, потому что ответ на него знал каждый человек. Об этом судачили за кружкой браги, обсуждали в долгой дороге, рассказывали сказки детям — и любой бы мог ответить без запинки, что чудищ создали гррахи на манер животных из собственного мира. Почему получились они похожими на земных? Так и сами гррахи не сильно отличаются от людей. Те же ноги, руки и даже пальцев пять. А крылья и морды — точно как у земных летучих мышей. Видимо жизнь в разных мирах, как ни крути, идет схожими тропками, как бы не отличались друг от друга планеты.
Сам Ловчий думал немного по-другому. Никаких новых существ гррахи не завозили, лишь изменили земные виды, а уж получились из них такие, как на родной планете, или вышло нечто совершенно иное — то можно спросить только у самих гррахов.
Правда, и версия Босого не стала бы ни для кого удивительной. В селениях с одинаковой охотой кивнули бы в ответ и на первую, и на вторую, и еще бы штуки три придумали собственных. Что ж не фантазировать, если никто не знает истиной правды?
— Не знаю, — все таки ответил ловчий, — гррахи как-то изменили обычных животных. Для них это, наверное, несложно.