Тайна проекта «WH»
Шрифт:
Мне не терпелось скорее расшифровать сообщение Рудольфа. Для этого надо было ехать в Ла Палому, но Исабель уже привыкла к продолжительным свиданиям со мной по воскресным дням, она ждала этих встреч, и в данном случае исключения делать не стоило. Я спрятал листки, подошел к ней и сел рядом.
Был мертвый штиль. Метрах в ста от берега валяла дурака пара дельфинов. Девушка смеялась, глядя на то, какие фокусы они выкидывают, и совершенно неожиданно для меня спросила:
— Так почему вы не захотели стать моим любовником, Арнольдо? Сумеете объяснить правдоподобно?
Я несколько опешил, но, собравшись с мыслями, пробормотал:
— Можно было бы спросить об
— Раньше было стыдно, а теперь я к вам уже привыкла. Отвечайте!
— Вы слишком хороши для этого. А потом… Сколько вам лет, Исабель?
— Двадцать один.
— Мне сорок. Когда вы появились на свет, я был уже студентом. Ваши родители почти мои ровесники.
— Хм… Роджерс годится мне в дедушки, однако его это не останавливает. Ну что ж… Раз вы такой старый, то обращайтесь ко мне на «ты».
Последнее слово она сказала по-испански.
— Согласен. Но как же это сделать на английском языке?
— О, это не так уж сложно. Говорите по-английски, а думайте по-немецки. Есть у немцев «ты»?
— Конечно.
— Вот и попробуйте. У нас, в Аурике, старики всегда говорят молодым «ты».
Я не стал ранить ее национальное самолюбие и напоминать о том, что у них, в Аурике, со времен победы диктатуры укоренился хамский обычай: все вышестоящие обращались ко всем нижестоящим на «ты», независимо от возраста и пола. Только в среде военных сохранилось обращение на «вы». Вместо всего этого я сказал:
— Сейчас попытаюсь. Скотина твой Роджерс!
— Это уж точно. Вот видите: получается… А вы не знаете, отчего люди подлы?
— Ну, во-первых, потомственных подлецов не так уж много. Их легко обнаружить по выражению лиц. А большинство людей совершает подлые поступки в силу тех или иных обстоятельств. Люди подлы от подлой жизни.
— Ведь они сами устроили себе такую жизнь.
— Да. Но когда родились ныне живущие, жизнь уже была подлой.
— Кто же был первым негодяем?
— Тот, кто обгородил кусок общей земли забором и сказал: «Это мое!» Так полагал Руссо… С тех пор прошли тысячи лет… Против подлой жизни мы с тобой и воюем.
— И вы верите в конечную победу Добра?
— Да. Иначе жизнь человеческого общества, да и жизнь каждого человека, не имели бы смысла.
— Вот что я вам скажу, Арнольдо. Если бы вы тогда сделали то, что сделал бы на вашем месте любой нормальный мужчина, то я не стала бы шпионить, на вас.
— Не говори так, Исабель. Ты не шпионишь, а работаешь на революцию.
Девушка улыбнулась без видимой причины.
— Чему ты улыбаешься?
— Вспомнила, как ловко вы вчера подхватили господина президента, когда он чуть не упал на лестнице. Вот бы он знал, кто его охраняет!
Она полагала, что я выполняю при дворе Мендосы задание командования революционной армии Аурики, и у меня не было резона разуверять ее в этом. Да и не кривил я душой перед ней. Ведь революция, где бы она ни происходила, есть драгоценное достояние всего человечества, язычок пламени общего костра, от которого свет всем людям, и мы с Исабель вольно или невольно стали малыми искорками в этом огне, а одновременно его хранителями и защитниками.
Однажды она спросила меня, верю ли я в бога.
— Конечно, — ответил я. — Как же можно без веры? Только мой бог и твой бог разные. Впрочем, если вникнуть в заданный вопрос поглубже, то окажется, что это всё один и тот же бог.
Видимо, такой ответ вполне удовлетворил ее.
Вернувшись в столицу, я расшифровал сообщение Рудольфа. Дела у него шли неплохо. Он был определен в лабораторию по
На основании данного сообщения и некоторых других материалов я подготовил шифровку для Центра, которую, как и все предыдущие телеграммы, заложил в один из тайников, подобранных мною еще в конце семьдесят второго года в разных районах города. В данном случае это был полый поручень тяжелой чугунной скамьи, намертво вросшей в песок приморского сквера. Через пятнадцать минут после того, как я поднялся со скамьи, на нее сел мой радист Йоахим Шнайдер. Он незаметно извлек из тайника контейнер с шифровкой и вечером того же дня выстрелил ее в эфир. Я пишу «выстрелил», потому что вся передача заняла но более одной-двух секунд. Еще через пару часов телеграмма в расшифрованном виде легла на стол Ивана Ивановича в Москве. Таким образом, между получением информации от источника и ее вручением адресату прошло менее суток.
Указания Центра, передаваемые для меня по радио, Шнайдер закладывал в другой тайник, откуда я аккуратно их забирал. Встретиться с моим радистом мне пришлось один раз. Это было необходимо для уточнения условий связи между ним и мною.
На протяжении всего семьдесят четвертого года моя резидентура функционировала, как отлаженный и хорошо смазанный механизм ручной работы. Было даже время, когда я возгордился этим созданием своего разума, которое казалось мне близким к совершенству. От неприличного зазнайства меня удерживало лишь то, что задание Центра по-прежнему оставалось невыполненным. Мы так и не выяснили со стопроцентной достоверностью, для чего собственно Соединенные Штаты затеяли всю эту гигантскую возню в каньоне Саваны, хотя на основании анализа стекавшихся ко мне сведений об объекте «Дабл ю-эйч» уже можно было делать кое-какие вполне серьезные и заслуживающие внимания выводы.
Несомненный интерес представляла добытая Рудольфом информация о тесных связях объекта «Дабл ю-эйч» с НАСА и о строительстве в пяти милях от исследовательского центра шахт для запуска баллистических ракет, при помощи которых можно было выводить на околоземную орбиту спутники весом до пятнадцати тонн. Эти шахты, как, впрочем, и все другие сооружения на дне каньона, никакая космическая разведка не могла обнаружить по той причине, что хилой энергетике Аурики удовлетворение постоянно растущих потребностей объекта в киловаттах было не по плечу, и американцы быстренько воздвигли в районе стройки собственную мощную ТЭЦ, замутившую дымом своих труб изрядный кусок неба над самым интересным местом.