Тайна пропавших картин
Шрифт:
Алексей исчез. Я гнала мысли о нем из своей непутевой головы, заполняя их думами и разговорами с моим еще не родившимся малышом. И оказалось, это было не так трудно. Почему-то при мыслях о нем вспоминались его слово «бастрюки», оправдание «Верьте, я ничего не сделал плохого!» и торопливый уход без прощального взгляда на меня. «Всё – притворство! – думала я. – Не было никакой любви! По крайней мере, он меня не любил. Это я, как идиотка, мысленно сдувала с него пылинки и молилась, чтобы у него всё было хорошо. А он вспомнил обо мне только тогда, когда встретил в библиотеке. И ходить, опять же, начал не из-за любви ко мне, а, может, чтобы насолить своей пролетарке».
Но боли от таких мыслей, слава Богу, не было. Это как от долгой игры на гитаре: когда учишься, на подушках пальчиков появляются мозоли, и каждый раз, когда ты нажимаешь на струны, испытываешь боль; но проходит время, мозоли остаются, а боль при игре исчезает.
Да и в моем-то положении страдать из-за любви к мужчине было неразумно. Во мне зарождалась другая любовь: к тому, кто рос и развивался внутри меня. Каждый раз, думая о чуде внутри меня, губы растягивались в улыбке.
Кто там, интересно, мальчик или девочка?..
Матвей делал вид, что не помнит ничего о том событии с Алексеем и не замечает моих обид – я продолжала быть с ним отстраненно холодной, а он, как прежде, был внимательным, нежным, заботливым.
Хотя в душе к мужу уже сильной обиды не было – его тоже можно было бы понять, – однако картины мне было все равно очень жалко. Я обошла все незакрытые музеи в городе, поспрашивала работников – поиск закончился ничем. Может, он просто на время убрал их куда-то, а потом вернет, когда удостоверится, что я не вспоминаю и не грущу по Алексею?
Сердце мое всё же стало оттаивать и успокаиваться. Матвей получал свою долю моего внимания и был счастлив. Он безумно любил дочку, и я не могла ненавидеть его уже даже за одно это.
Жизнь вроде как возвращалась в то же русло, какой была до моей последней встречи с Алексеем, когда произошло то, о чем я собираюсь сейчас рассказать…
Однажды вечером на улице я столкнулась с Тикуньей. Я не узнала ее, если бы она сама не подошла ко мне. Из вечно грязной и растрепанной тётки она превратилась в современную пролетарку: юбка едва закрывала костлявые коленки, черная кожаная куртка объясняла ее общественную значимость, короткие подстриженные волосы небрежно торчали из-под повязанной на голове косынке…
– А, смотрю, все жива, – это была фраза, которой она меня поприветствовала.
Я опешила и испугалась. Эта женщина всегда вызывала у меня страх, но от её бесцеремонной фразы я почувствовала себя на краю карниза. Ощущение было, что встретила колдунью на узкой дорожке, и она собирается сейчас сотворить свое зло, превратив меня в каменную статую.
Я молчала, ждала в ужасе, что будет дальше.
– Была недавно в одном приморском городке. И узнала преинтереснейшую вещь о твоих родителях. Ты у нас, оказывается, не сирота. А Матвей знает об этом? Обманула и увела такого парня!
Я продолжала молчать, с ужасом понимая, о чем идет речь.
– Что, я права?
Так она сомневается?
– Нет, это какая-то ошибка! – слишком торопливо ответила я.
Тикунья захихикала.
– Сегодня я тороплюсь. Но мы еще встретимся… И обсудим твое непролетарское происхождение.
Напоследок она смерила меня взглядом, полным презрения, и широкими неженскими шагами замаршировала прочь…
…Я не помню, как добралась до дома.
Что теперь будет? Меня убьют? А как же мои дети?
Матвей был на работе. Еленочка осталась ночевать у тети Тамары. И я уже была не рада тому, что очутилась одна в пустой комнате. Вдруг сейчас за мной придут, что я буду делать? И спрятаться некуда.
Я металась из угла в угол в поисках решения. Вдруг подумала, что лучше пойти к моим. Всё-таки буду не одна. Уже бросилась к двери, но тут же оцепенела в ужасе. А если за мной уже следят? И я приведу их к своему ребенку, к тёте Тамаре, к Гертруде? Здраво мыслить в ту минуту я не могла – по крайней мере о том, что найти моих родственников могут и без моей помощи.
У меня сильно кольнуло в боку, и я испуганно присела на диван… Надо успокоиться. Пока еще ничего не случилось. Зачем паниковать раньше времени?
Я с нетерпением ждала прихода Матвея. Никогда ещё не ожидала его с такой силой и надеждой. Я выглядывала каждую минуту в окошко, подходила к двери, прислушиваясь.
Уже вернулись домой соседи: я слышала разговоры, звон посуды, шаги. А Матвея все не было…
Наконец звук открываемой ключом двери яснее ясного сообщил мне, что муж – дома. Он только зашел в комнату, а я уже бежала к нему. В недоумении Матвей глянул на меня – не баловала я его личными встречами – и сразу понял, что что-то случилось. Да у меня еще и ноги подкосились, и я повисла у него на шее, чтобы не упасть. Он подхватил меня, помог добраться до дивана.
…Я рассказала ему все, и только после этого расслабилась. Слезы брызнули из глаз, меня затрясло, даже зубы начали выстукивать дробь. Он тоже побледнел. Желваки на скулах побелели. Он обнял меня за плечи. Я уткнулась в его свитер.
– Я провожу тебя к Тамаре Александровне. А потом схожу в городскую управу, – тихо произнёс он. – Попробую встретить Тикунью.
– А что ты ей скажешь?
– Пока не знаю. Посмотрю на ее реакцию. Разберусь на месте…
…Дочка бросилась обнимать меня и Матвея. Она обхватила нас обоих за шеи – наши лбы столкнулись, – прижалась к нам и прошептала по-детски громко, наивно думая, что тетя не слышит: