Тайна пропавших картин
Шрифт:
Где же моя Звезда, счастливая Звезда, которая горит и не меркнет?
…Наконец я решилась на серьезный разговор и отправилась к маме.
Она должна разрешить мне поехать к тёте в Полянск!
Мама спокойно выслушала мое желание. Погладила по голове, как маленькую девочку, и ответила, что подумает.
Со своей стороны она хотела другого: моего замужества, – в чем тут же честно мне призналась. Я вроде бы и не возражала. Ведь замужество – это так приятно! У нас все девочки в гимназии думали об этом. Белое роскошное
Никогда еще не влюблявшаяся, я даже не рассматривала вариант, что муж может оказаться нежеланным и нелюбимым. В моих представлениях он обязательно будет красивым, понимающим, будет смотреть мне в глаза с обожанием и наслаждаться каждым мгновением со мной. Ведь я провела детство в семье, где между родителями была идиллия, и предположить что-то другое в моих будущих семейных отношениях не могла…
Пока планы на будущее оставались туманными, я отдыхала. Каждый день ходила к морю, чаще всего с нашим Ветерком – неизвестной породы псом, грозным с чужими, но безмерно ласковым с нами. Мой брат Никитка, который был младше меня на пять лет, тоже никогда не отказывался прогуляться. Но иногда у него появлялись свои мальчишечьи дела. В таком случае, мы бродили с Ветерком по берегу вдвоем. Собака была хорошим слушателем, и я разговаривала с ней, как с человеком, делясь своими девичьими мыслями.
Лето было жарким, солнечным. Только мы вступали на песчаный берег, я тут же разувалась и, весело размахивая босоножками, с наслаждением зарывала ступни в прогретый солнцем песок. Со мной всегда была книга. Усевшись на затененный кустарниками пятачок, покрытый травой, я то рассеянно читала, то наблюдала за Ветерком, носившимся беспрерывно по пляжу, то смотрела вокруг и наслаждалась шумом волн, криками чаек, еще какими-то звуками и видами, о которых сейчас вспоминаю как о чем-то далеком, безмерно счастливом, но ставшим прошлым.
Да, то прекрасное время моей наивной юности было подпорчено одним событием – войной. Разговоры о ней не умолкали где бы ты не был. Шла ли я на литературные встречи или сидела за вечерним чаем с семьей и с нашими гостями, беседы о военных событиях вытесняли все другие диалоги.
Мой отец был убежден, что война не должна стать затяжной. Одним из его аргументов выдвигался факт, что Николай Второй и Вильгельм Второй все-таки были двоюродными братьями. Как можно воевать родственникам? Нет, такое – невозможно. Так рассуждал он.
Время шло. Разговоры продолжались. А война, которая не могла быть затяжной, все не прекращалась.
К тому же, она постепенно меняла нашу жизнь. И мою – тоже. Никуда меня родители не захотели отпускать. Ни в Москву, ни в Петроград, ни даже к тете.
Папа стал ощущать влияние войны и в банке, где он работал. Я слышала, как он возмущался той политике, которую вел Государственный банк Российской Империи.
– Ты представляешь, Леночка, – говорил отец маме, – они повышают налоги, хотя народ уже итак истощен этой войной. Куда смотрит царь? В стране – бардак. В Петрограде – бесконечные выступления рабочих. Вся интеллигенция смакует тему предстоящей революции. Но, по моему мнению, это лихо лучше бы спало. Проснется – поймут, что ничего путного из этого не выйдет, да поздно будет.
– Андрей, но ведь царь сейчас больше думает о войне. Заниматься другими делами ему просто некогда.
– У него есть море помощников, – отвечал отец. И продолжал: – А что делается
Эти разговоры тянулись часами. Я невольно прислушивалась к ним, переживала, как тяжело на фронте, цифры о погибших приводили меня в ужас. К тому же, иногда горе оказывалось совсем рядом: у молочницы погиб муж, а садовник, ушедший на фронт, пропал без вести…
Впервые мы вдруг начали считать деньги. Хотя папа дневал и ночевал в банке, но это не сказалось на улучшении нашего финансового состояния. А мама даже взялась за частные уроки музыки.
Я тоже стала подумывать о том, чтобы пойти на службу.
Папа вдруг нашел мне место стенографистки в жандармерии через своего одноклассника из детства Георгия Ксенофонтовича Кончаловского. Я к тому времени уже прошла краткосрочные курсы по стенографии и теперь могла работать. Это было совсем нетрудно: два раза в неделю, по вторникам и средам, по пять часов в день. Папа говорил, что эта работа рассчитана для жандарма, но сейчас мужчин не хватает – забирают на фронт, и вместо них на такие работы вынуждены брать женщин.
На своей службе я впервые узнала о преступном мире не из книг Конан Дойла. Правда, мне доставалось слушать все больше дела о кражах. Я подозревала, что здесь постарался Георгий Ксенофонтович, пожалев мои девичьи чувства. Этот секрет действительно открылся позднее, когда однажды мне довелось услышать, что дела об убийствах рассматриваются в другие дни недели.
Редко, но мне, однако, доставалось стенографировать допросы и с революционерами. Возможно, если бы они продвигали свои идеи без убийств и краж, я бы им сочувствовала. Но, работая в жандармерии, я такого наслушалась, что понять их не могла. Они готовили покушения, вершили расправы над отцами семейств (пусть даже их врагов), подкупали суд и совершали вооруженные налеты на банки. А так как город у нас был маленьким, пару раз мне пришлось услышать фамилии их жертв. Одним из них был папа девочки из нашей гимназии, убитый по дороге домой. Он был судьей, отказавшимся от предложенных революционерами денег: те хотели руками судьи отменить приговор об убийстве, которое совершил их товарищ.
В общем, время было тревожное, непонятное и не такое, которое бы мне хотелось.
Один Никитка у нас отдыхал: у него все еще продолжались летние каникулы. Но папа обмолвился как-то, что еще неизвестно, начнутся ли уроки в гимназии осенью. Уж очень неспокойно было в стране.
И все-таки ожидание мной чего-то особенного, оправдалось: я встретила свою первую любовь. Ко мне пришло не мимолетное увлечение, а настоящее взрослое чувство. Оно было не только безмерно сильным, оно изменило мою жизнь.
Я помню тот день очень хорошо. До мельчайших подробностей. Как будто это было вчера.
Стоял теплый сентябрь, примерно его середина. Уже не жаркое солнце все еще старательно трудилось, обогревая землю и морскую воду. У него это получалось неплохо. Только по утрам и вечерам я накидывала шерстяную кофточку. В течение же дня в этом нужды не было.
В тот день я сидела в саду, в гамаке, и читала книжку, когда со школы вернулся Никита. Несмотря на папины мрачные предсказания, занятия у брата в гимназии начались вовремя. Но сегодня он вернулся домой раньше обычного: кто-то из учителей заболел, и их класс отпустили. Мальчик примчался домой сияющий, румяный, громогласный.