Тайна расстрелянного генерала

Ржешевский Александр Александрович

Ничего не скажешь, погуляла в девках. И замуж потом два раза прошлась. Но как-то неудачно. И в глухомани этой оказалась волею судьбы. Был теперь в ее жизни старенький фельдшер, к которому она зарекалась ходить. Но в месяц несколько раз непременно наведывалась.

Память часто возвращала ее к тому кавалерийскому гарнизону. Людмила Павловна думала про упущенные возможности, про того угрюмого казачину с круглой лысеющей головой. Поговаривали, он далеко пошел, повыше чинами, чем Анюткин муж. Ну да что же теперь!.. Смолоду ума не наживешь - к старости он не появится. Но до старости-то эва!.. еще далеко. Поплачешь, повоешь и с утрева хоть опять под венец...

Тяжело вздохнув, Людмила Павловна отошла от кровати племянницы.

* * *

Утром,

вспоминая рассказ Надежды, опять стала сомневаться. Получалось странно. Пусть Мишуня Аннушкин и достиг великих чинов, а характер у него не переменился. Сколько помнилось, всегда над дочкой трясся, каждый вздох считал. Чтобы куда-нибудь от дома услать, даже в гости на день, - не было этого. А тут пожалуйста - без объяснения и без срока... Это настораживало.

Спросила на всякий случай:

– В институте чего же, не учишься? Бросила?

Ответ прозвучал как-то невнятно и запоздало:

– Отпуск взяла. По здоровью.

– Не туберкулез?

Надежда вскинула и быстро опустила глаза:

– Почему туберкулез? Нет, по женским.

– У тебя легкие слабые были, - бесцеремонно ответила тетка.
– Кутали тебя чересчур, не закаляли. На сколько ты приехала?

Надежда размяла пальцами хлебный мякиш и помедлила с ответом, чтобы не выдать волнения:

– Мать напишет, когда устроятся.

Людмила Павловна окинула племянницу пронизывающим взглядом:

– А чегой-то письмо Аннушки пришло из Саратова? Не из Хабаровска, например? В Маньчжурию надо ехать через Хабаровск. А Саратов эвона где!..

Надежда пожала плечами, соображая: мать исчезла из Москвы, перебралась к саратовской подруге на неопределенный срок. "Продержись, мама!" - сказала она мысленно. А вслух тетке ответила с беспечностью:

– Мы в Россию тоже ехали через Саратов. А где письмо?

Она подняла на тетку глаза, боясь выдать жуткое волнение. Но та отмахнулась:

– Потом найду, после работы. Вечером напомни.

Заметно было, что Надеждины слова внесли опять некоторое успокоение.

– Проводишь меня? Покажу больницу, - сказала она весело.
– Вместо санатория десять палат. Может, порядок наведешь, я тебе денежку выпишу. Наша уборщица болеет недели две.

Сперва сорвалось с языка, а потом уже задумки пришли. Замерла в ожидании ответа. Не всякая генеральская дочь в уборщицы пойдет. Если откажется - значит, все в порядке дома. С другой стороны, можно и согласие двояко истолковать.

– Ладно, тетя Люся, - ответила Надежда.

– Гляди, там разное приходится делать.
– тетка с подозрительностью поглядела на племянницу.
– Я не неволю. На это место живо охотники найдутся.

– Нет-нет! Я согласна!
– пообещала Надежда.
– Одной-то совсем от скуки пропадешь.

Слова эти вызвали у тетки неудовольствие. Она хоть и ругала свою глухомань, но другим не дозволяла.

– Тут скука на первый взгляд, - строго сказала она.
– А поживешь, да влезешь печенками в здешнюю жизнь - ни с каким городом не сравнится.

Настроение у нее улучшилось, и она быстро съехала на привычную стезю.

– А Иван, который тебя привез, такой гулявый, - со смехом сказала она.
– Почище твоего Чалина.

Рассказала в момент и про Ленку-проводницу, и про Марусю, Верку рыжую упомянула. К Марусе Людмила Павловна была особенно строга. Об этой ее тайне Надежда не догадывалась. Только самой Людмиле ведомо было, сколько раз мучительно подбивала она клинья под равнодушного соседа, к которому девки молодые липли. Он уже начал поддаваться. А тут глядь - Маруся. И чего нашел?..

– Нашел-то чего?
– спросила она вслух.
– Сколько девок перебрал. А взял эту... Хватит раз глянуть. Поперек себя шире. Только что молода. А глядит по сторонам так, будто первая красавица.

– Так он женат?
– спросила Надежда.

– Еще чего!

Не будь тяжелого стола между простенком и печью, тетка, наверное, подпрыгнула бы от возмущения. Во всяком случае, вскинулась на месте.

– Гляди! Не

такие крали ему попадались...
– помедлив, добавила со вздохом: - Замуж-то Иван ее не возьмет. Но и она его не упустит. Алтуховы, они такие! Маруськин отец, Прохор, зимой прошлой жену похоронил, а летом надумал жениться. Как удила закусил! Людского мнения не хотел слушать. Ну и Бог его наказал. Прямо в день расписки, за несколько часов. Ничего не скажу, с Лукерьей, Маруськиной матерью, жили они плохо. Но все равно год положено ждать. А ему, видишь, стало невмоготу. Да-да-да! Аську Лыкову, буньковскую доярку, выбрал. Видно, любил давно. А тут разом выплыло. Думаю, Лукерья знала, оттого и зеленела всякий раз, когда Алтухов на ферме задерживался. Ему ведь молоко надо учесть и отправить вовремя. Словом, оба прямехонько побежали в сельсовет с заявлением. О чем думала Аська, не знаю. Мы с ней только так: "Здравствуй - прощай!" И мужик-то Прохор не то чтобы в соку. Первая молодость прошла. И вторая. Чего осталось? Секретарша сельсовета начала ему мораль читать. А Прохор на нее так цыкнул, что у той ноги отнялись. Сама секретарша рассказывала. Ну, она, что могла, сделала: оттянула срок расписки. И все ж таки, как ни тяни, а назначенный день наступит. Прохор приготовил костюм, рубашку и полез на шкаф голопузый и босой. Уж наверное надобность была. Пошарил рукой, поглядел. Может, нашел чего. И спрыгнул с табуретки. А возле табуретки оказалась коса. Кто ее принес? Сама, что ли, она приползла? Никто не помнит. Прохор на эту косу и спрыгнул всей ступней. До кости ногу располосовал. Ко мне соседи прибежали, просят зашить ступню. А я как глянула, мне аж дурно стало. Такой страшной раны отродясь не видела. Ступня вывернута наизнанку. Кровищи - на полкомнаты. Меня прям заколодило. Твержу одно: "Не буду! Не умею!" А Прохор свое: "Зашивай!" Я ему: "наркоза нет". А он: "Давай без наркоза". "Всю жизнь, говорю, будешь меня проклинать, если что не так". "Не буду!" говорит. А жене своей будущей, Аське, запретил сообщать. Она и не знает ничего, ждет. Я дрожу. Мне бы уйти, вижу, нога - страсть! Куда уйдешь? "Ну, ори, - говорю.
– Чем больше будешь кричать, тем лучше". А он зубы стиснул. Веришь или нет: ступня вдоль располосована, я шью по живому, а он ни звука не проронил. Закончила зашивку - самой впору в обморок падать. А он, белый весь, спрашивает: "Можно вставать?" Я прямо задохнулась. "Лежи, - говорю, не шевелись двое суток. Иначе швы разойдутся". Он прямо вскинулся: "Как двое суток? А на полчаса?" "Куда?" - спрашиваю. "Хотя бы на двор, по нужде?" "Можно", - говорю. Он успокоился. Вот хитрец! И что ты думаешь? Через три часа поехал в сельсовет и расписался с невестой своей. Ну, таких ловкачей я еще не видела.

– И потом?
– спросила Надежда.

– Зажили душа в душу.

– Нет, я спрашиваю, как нога?

– Бывают удачи!
– Людмила сощурилась, точно в ее богатой-пребогатой событиями жизни это был крохотный эпизод и она упомянула о нем потому, что к слову пришлось.
– Да! Зажило как на собаке. Начал ходить без хромоты, тяжести поднимать. А чуть без ноги не остался.

Людмила Павловна увлеклась, раскраснелась. Верно, воспоминание о своей удаче было приятно. Ей захотелось добавить еще что-нибудь хорошее про пациента своего непутевого, хотя начала-то она с осуждения его дочери.

– На все руки мастер. Что кому надо - бывало, идут к нему. Дом поставить, бычка повалить, все за Прохором бегут. Или вот еще Латов, Иванов отец был. Теперь ни одного мастера нету. Латов на финской погиб. Алтухов уехал в Астрахань. Не понравилось, вишь, что соседи косо на жену смотрят. А когда соседи не глядели косо? Да испокон веков. Аська ни с чего разобиделась, а он, вишь, захотел ее сберечь. Теперь Маруське весь домина остался. Оттого она и ходит веселая. Крепчает с каждым днем. Скоро об дорогу не расшибешь. Видно, Ивану нравятся такие, крепкие да грудастые. Ну да ладно, не об нем речь.