Тайна Ребекки
Шрифт:
В поезде было не очень много народу, и я порадовался, что смогу посидеть в одиночестве. Положив сумку на полку, я развернул первую страницу «Вечернего обозрения», купленного мною на вокзале, но не стал читать и отложил его в сторону. Мимо окна проносились предместья города. Прислушиваясь к стуку колес, я невольно принялся перебирать свои впечатления за эти последние два дня: что мне говорили и чего мне не сказали. Умолчание и уклончивость – не менее важная часть в разговорах, чем их содержание.
За окнами поезда, вырвавшегося наконец из города, начало смеркаться, я раскрыл автобиографию Фрэнка и, преодолевая витиеватость стиля, бесконечные повторы и самовосхваления автора, начал читать. И вдруг наткнулся на то, что упустил сегодня утром. Прямо на первой странице всего лишь скупая оговорка, ее можно было легко проскочить, чтобы не увязать в подобных перечислениях, но я успел выхватить слова «постоянные выступления в Плимуте» и не перелистнул страницу:
«По уже заведенной издавна привычке моя жена, я и несколько человек из труппы поселились у Миллисент Дэнверс, которая поддерживала образцовый порядок в «Святой Агнессе», где мы одновременно и столовались. Она к тому времени овдовела, ей помогала в работе дочь, и вдвоем они вели хозяйство на том же высоком уровне, что и прежде, не упуская самой последней мелочи. Нигде не было ни пылинки, скатерти сияли белизной, посуда – чистотой. Вспомнив добрые старые времена, мы пригласили ее дочь на представление. Эдит Дэнверс, или Дэнни, как мы все обращались к ней, всегда относилась чрезвычайно одобрительно к нашим постановкам. И у нее было немало друзей в нашей труппе еще с детских лет. Никакие силы не могли помешать ей пропустить очередное выступление труппы».
Так вот откуда взялась Эдит Дэнверс, которая провела вместе с Ребеккой и миссис Девлин, как я был уверен, оставшиеся месяцы до кончины Изабель.
Захватив в салон-ресторан книгу Фрэнка, я продолжал читать ее и во время еды. Но про Эдит больше не упоминалось. Она промелькнула, как огонек в ночи, и снова скрылась во мраке прошлого.
И, глядя в сгустившуюся за окном темноту, я видел свое смутное отражение, которое оставалось неподвижным на фоне постоянно изменяющегося пейзажа. Глаза мои закрылись сами собой – в прошлую ночь мне удалось поспать всего часа два или три, и я почувствовал охватившую меня усталость, но заснуть все равно не смог. Просто впал в какое-то состояние полудремоты или оцепенения, балансирования между сном и бодрствованием, где я поднимался и поднимался по широкой лестнице наверх к черной двери, которую невозможно открыть и которая никогда не открывалась.
Наверное, я все же в конце концов ненадолго заснул, потому что когда дернулся от толчка, то почувствовал себя еще более разбитым, чем до того. Я снова потянулся к газете и развернул ее.
На второй странице следовало короткое сообщение: «Джек Фейвел, совладелец салона по продаже машин в Мэйфер, – читал я, – рано утром попал в аварию. Это произошло на печально знаменитом месте – закрытом повороте между Беркширом и деревенькой под названием Хамптон-Феррар. «Бентли» врезался в стену и тотчас вспыхнул. Два очевидца, которые пасли лошадей, заявили, что машина мчалась на большой скорости и не смогла вписаться в крутой поворот. Фейвел мертв. Полиция ведет расследование».
Поезд дернулся, колеса заскрежетали, но потом, набрав скорость, снова застучали в прежнем ритме. А на меня накатило чувство горечи и вины одновременно. Вынув из кармана кольцо, я долго вглядывался в него. Смерть окрасила наш разговор с Фейвелом в новые оттенки. Вслушиваясь заново в его описания Гринвейза, я увидел Ребекку верхом на лошади.
Случайностью ли оказалась его смерть? Или ему захотелось повторить с зеркальной точностью смерть Максима де Уинтера? И когда два этих человека мчались по дороге, чего они добивались: пытались догнать Ребекку или скрыться от нее? О чем думал и что переживал Фейвел в те часы, когда расстался со мной, и до того, как сел за руль? Скорбел или продолжал пить, чтобы удержать демонов подсознания? Судя по всему, он переживал гораздо сильнее, чем мне казалось, его отчаяние было намного глубже. И мне следовало бы слушать его внимательнее, смотреть на него более пристально, ловить все оттенки выражения на его лице. Теперь кольцо Ребекки осталось у меня – кольцо, которое, как он заявил, приносит несчастье. А я вспоминал тот момент, когда сам видел это кольцо у нее на руке. Ее бездонные глаза смотрели на меня. «Ты живешь здесь?» – «Где, в церкви? Нет. Пока еще нет»…
Плотный сумрак пронизали огоньки на горизонте, мое отражение прижалось ко мне носом к носу. Вскоре после полуночи поезд со скрежетом начал тормозить. А в половине первого мы подъехали к станции. Дежурил один таксист, и он довез меня до дома.
Прежде чем открыть дверь, я несколько минут постоял на ступеньках. Ночь стояла безлунная, черные волны медленно облизывали прибрежную гальку. Ветер усиливался, и начинал накрапывать дождь. Темная полоса леса Мэндерли сливалась с морем, но я все равно смотрел в ту сторону, словно надеялся что-то разглядеть.
Призраки, целый день не отступавшие от меня ни на шаг, уверенно прошли следом за мной в дом, расселись каждый в своем углу и ждали, когда же я снова выну кольцо Ребекки. Бриллианты отразили свет зажженной лампы, и я вдруг поймал себя на мысли: действительно ли это кольцо приносит несчастье? И тотчас же попытался переубедить себя: смешно верить в подобные глупости, как смешно верить в призраков. Ветер за окном шумно вздохнул и толкнул калитку. Задвижка задребезжала.
Завтра я продолжу свои изыскания, но уже без помощи Фейвела и без неуловимой Дэнверс. Пока я не мог представить, в каком направлении мне теперь двигаться, где искать новые, неизвестные еще мне свидетельства. В конце концов, я не мог надолго прерывать свою текущую работу. А ту, за которую взялся здесь, я завершил две недели назад. Оставалось доделать кое-какие мелочи, с которыми я успею справиться завтра. Значит, теперь у меня появится больше времени на то, что, в сущности, и привело меня в эти края. Но это вовсе не означало, что я собираюсь навсегда связать себя с Керритом. Придет минута, когда мне придется сознаться самому себе, что пора оставить все как есть; что темные воды прошлого поглотили Ребекку и мне не удастся донырнуть до того места, где она исчезла.
И вдруг среди монотонного шума волн, порывов ветра и дробных ударов капель дождя о крышу я различил посторонний звук – звук шагов по дорожке перед домом, лязг задвижки на калитке и скрип, словно ее резко распахнули. Я выключил свет и подождал, когда мои глаза привыкнут к темноте, а потом осторожно вышел на крыльцо. Корабль, освещенный огнями, двигался на горизонте, а море вздыхало, подкатывая к берегу, а потом с шуршанием увлекало за собой гальку.
И в одном ритме с прибоем калитка то открывалась, то захлопывалась снова. Наверное, сильный порыв ветра сорвал задвижку. Правда, прежде такого не случалось. Подойдя к ней, я снова закрыл ее и проверил, крепко ли она держится, а потом бросил взгляд на берег.
Смутная фигура скользнула между скал. Сердце мое замерло, словно страх сжал его в кулак. И в голове пронеслась мысль: она вернулась за своим кольцом.
Но уже через секунду я вполне овладел собой: это всего лишь игра света и тьмы, тумана, дождя и ветра. И вернулся в дом.
20
19 апреля, среда. Позвонил Элли – успел застать ее до того, как она уехала с отцом в больницу, – и отправился в библиотеку. Я так ждал этого разговора с ней, но он оказался очень коротким и не принес такого же радостного облегчения, как вчерашний. Голос Элли звучал несколько натянуто, когда она объясняла, что ей надо еще успеть помочь отцу собраться, а он нервничает, поскольку не любит больницы. Его можно понять.
Дождь не унимается, небо затянули тучи, и сильный ветер пронизывает коттедж насквозь. До сих пор спокойное море вспенилось, громадные валы набрасываются на скалы, пытаясь сокрушить их. Тропинка, по которой скрылась привидевшаяся мне смутная фигура, исчезла под водой.
Джереми Боудинник – архивист, кругленький, доброжелательный, убежденный холостяк, с которым я сотрудничал эти полгода, как обычно, подвез меня – он живет неподалеку от сестер Бриггс и работает с местными архивными документами около сорока лет. Обычно он пребывал в хорошем настроении, но этим утром выглядел несколько пасмурным.