Тайна Ребекки
Шрифт:
Мало кто знал, что за броней скрывается мягкое сердце, но я почувствовала это. Я угадала, что он питает слабость к истинным леди, особенно к леди, которые находятся в отчаянном положении. Конечно, эта слабость подпитывалась долей снобизма, его прельщал древний род Гренвилов. И я тотчас заметила, как изменились его манеры, когда его представили моей маме: молодая красивая вдова из хорошей семьи, оказавшаяся в трудном положении… Это подействовало на Маккендрика неотразимым образом. Он с таким прочувствованным видом поднес к губам руку мамы, что его отвратная жена тотчас насторожилась. Но я увидела луч света в нашей темнице. И поняла, как нам надо обойти эту женщину. Поднявшись наверх, я начала разбирать наши книги. Не прошло
Бросив прощальный взгляд на Ланселота, леди приготовилась умереть:
«Сбылось проклятье! —Воскликнула леди Шалотт. —Зеркало разбилось,И трещина прошла по моему сердцу!»До чего же я любила эту поэму. Мама столько раз читала мне ее вслух и с такими проникновенными интонациями! Нас завораживал стихотворный ритм. После того как мою декламацию встретили с одобрением, я обратилась к Маккендрику и объяснила, что у нас возникли временные денежные затруднения. И половина дела была сделана! Уговорив его пройтись по набережной, я по дороге прочла наизусть монолог Пака и внушила ему мысль, что за одну цену он получит сразу двух актеров, мимоходом упомянув, что он может оказать услугу леди, как и полагается рыцарю. Вложив свою руку в его большую ладонь, я предложила ему составить заговор, чтобы его жена не смогла нам помешать…
– Да. Это правда, увы, это так! – задумчиво покачал он головой.
Но моя мать отказалась. Пойти выступать на сцену? Ей даже в голову не могла прийти такая сумасшедшая идея! Но я незаметно и настойчиво направляла ее. Ведь это только на время – на очень короткое время, – повторяла я. А если она не выйдет на сцену, представление придется отменить, и труппа потеряет сбор.
– Я снимаю перед вами шляпу, мисс Ребекка, – протянул Маккендрик, глядя на меня сверху вниз с высоты своего огромного роста. – Вы настоящий Яго. Вы маленький Ричард III. Вы бессовестный мошенник. Вы заговорщик и ниспровергатель – настоящий Пак. – Он прошелся туда-сюда, потирая лоб, и посмотрел на меня так, как смотрит тень отца Гамлета, и затем вынес решение, достойное Фортинбрасса. Я чуть не зааплодировала.
– Договоримся, мисс, – сказал он и пожал мне руку. – Заключим соглашение. Твоя мама может стать украшением нашей труппы. У нее прекрасные манеры, и она очень красивая. Попытаюсь убедить миссис Маккендрик, моя дорогая. А ты попытаешься убедить свою маму. Победу разделим пополам. Ты говоришь – неделя?
– Три дня, – ответила я, думая только о деньгах.
– О, нетерпеливая юность! – ответил этот великодушный человек, подмигивая мне.
Мы вели наступление с мистером Маккендриком с двух флангов. И нам удалось добиться своего за два с половиной дня. Мама изменила свое имя на Изабель, чтобы не позорить семью. И в первую же неделю я сыграла в Плимуте роль обреченного принца (обреченные принцы стали моим коронным номером). Мама сыграла леди Макбет, а затем Гермиону – жертву ревности и зависти. Получив первый гонорар, мама купила мне в подарок брошь в виде бабочки – теперь у меня два талисмана. Когда-нибудь я передам их тебе.
Мама пустилась в это сомнительное предприятие, как моряк, рискнувший поднять паруса своего корабля в бурю. Кроме меня, никто не смог бы убедить ее пойти на это. Год спустя, когда она вышла на сцену в роли Дездемоны, моя мать все еще продолжала твердить членам труппы, что она – временный человек среди них.
Она ждала, когда к нам придет удача, но удача все не приходила. Впереди ее ждала смерть. Единственное утешение: до последней минуты она не знала, что с ней произойдет».
23
«Какие это были жаркие дни, мой дорогой.
Ни ветерка, ясное чистое небо целую неделю. И у меня не было ни секунды, чтобы сделать запись в дневнике: в доме полно гостей, из-за этого долго не удавалось ускользнуть в свой домик, Макс ревниво следил за мной. У него снова испортилось настроение – наверное, из-за того, что я на день съездила в Лондон. Его раздражает, что я уезжаю и остаюсь там. Он не находит себе места. Но мне необходимо было повидаться с врачом, а я не могла сказать об этом Максу, так что он оставался при своих подозрениях. Но ему трудно понять, что эта квартира – как логово, где я прячусь от всех. У него создалось убеждение, что это притон, где я веду развратную жизнь.
Фамилия доктора – Бейкер, он прекрасный гинеколог, его дом находится в Блумсбери, позади Британского музея. Из-за нетерпеливого желания поскорее встретиться с ним я приехала слишком рано. Чтобы убить время, прошлась по музею. В огромных пустынных мраморных залах чуть не заблудилась. Звук каблуков разносился эхом так, что у меня даже возникло впечатление, будто кто-то идет за мной следом. Остановившись возле каменных саркофагов, я рассматривала нарисованные лица фараонов. Незаметно для себя я добралась до небольшого помещения, в котором лежали мумии. Египтяне вынимали сердца мертвецов и, завернув их особым образом, укладывали в ногах. Кто-то рассказывал мне, что мумии пеленают как младенцев. Казалось, что они наблюдали за мной! Мне стало не по себе, и я решила, что лучше скоротаю оставшееся время в приемной Бейкера.
Я раскрыла книгу – единственное, что оказалось у меня, – «библия» Макса «Луга и поля», раз десять прочла одну и ту же статью, но не запомнила из нее ни слова. Наконец меня пригласили в приемную доктора, она была довольно прохладной, его перо скрипело по бумаге. Мое сердце забилось, как птичка, – так я вдруг разволновалась…
Назначая встречу, я почему-то назвалась миссис Дэнверс – довольно глупо, конечно, но мне почему-то показалось, что если я назову свое собственное имя, то Макс каким-то непостижимым образом проведает об этом. И всякий раз, как доктор обращался ко мне, я невольно оборачивалась, думая, что сейчас увижу Дэнни за моей спиной, – вот насколько я была не в себе. И одновременно меня переполняла радость, мой любимый, хотелось запомнить все до последней мелочи, каждое сказанное им слово, самые незначительные фразы, потому что наступил поворотный момент в моей жизни. Эти часы принадлежали нам с тобой. Я уже была не одна.
Но все пошло не так гладко, как мне хотелось, хотя я понимала, что доктора обязаны соблюдать предосторожность. А мой врач оказался очень серьезным и строгим человеком. Сначала он задавал вопросы, затем начал проводить обследование. И мне было больно. Матерь божия, избавь меня от тревожных мыслей!
Врач выслушивал твое сердце, и мне так хотелось схватить его стетоскоп и тоже послушать его.
– Когда мой малыш начнет двигаться? – спрашивала я. – Почему я по-прежнему такая худая?
Он посмотрел на висевший на стене календарь, снял резиновые перчатки и очень спокойно ответил, что я не должна тревожиться. Во-первых, все зависит от числа, когда произошло зачатие, а во-вторых, чтобы удостовериться окончательно, мне надо сделать рентген.
Сначала я отказалась. Где-то мне попадалась статья о том, что рентген опасен для ребенка. Но доктор Бейкер убедил меня, что на этой стадии развития плода это еще не представляет опасности, и попросил приехать через неделю, после чего сможет ответить на все мои вопросы.
Медсестра провела меня в специальную комнату, надела мне на грудь защитный фартук и направила жирный блестящий глаз аппарата на живот.
– Какая у вас изящная фигура, миссис Дэнверс, – восхищенно воскликнула она и вышла на то время, пока меня должны были просвечивать.