Тайна римского саркофага
Шрифт:
– Как бы я хотел пожать руки всем, кто остался в живых, всем моим друзьям, которых я обрел вдали от Родины! – задумчиво произносит Алексей Афанасьевич. – И еще я хотел бы поклониться саркофагу, где погребен Галафати, и саркофагу номер триста двадцать девять. По всей вероятности, там лежит тот русский, которого я видел в ту страшную ночь… Как видите, не Кубышкин, но какой-то другой русский похоронен рядом с итальянскими друзьями. Вот узнать бы – кто?..
– А как сложилась судьба Маши? – спросили.
– Когда я приехал домой, к матери, сразу же, конечно, задал вопрос: «Ну, а как тут Маша?» – Кубышкин нервно закурил. – И мать рассказала… Как только немцы подошли к Орловской области, Маша с комсомольцами Мценска ушла в один из партизанских отрядов. Она отлично знала немецкий и в отряде была переводчицей.
Однажды партизаны попали в засаду. Был большой бой. И в этом бою Маша погибла… Погибла недалеко от той речки, где мы с ней встречались до войны… Вот так…
Кубышкин замолчал. Потом тихо, словно разговаривая сам с собой, произнес:
– У Юлиуса Фучика я прочитал замечательные слова: «Пусть же павшие в бою будут всегда близки нам, как друзья, как родные, как вы сами!». Именно так должно быть. Для всех, кто остался в живых…
Родной дом
Зимнее солнце медленно поднимается из-за невысоких гор. Кругом чуткая тишина, и от этого особенно звучно и приятно похрустывает под ногами снег.
От дома до каменного карьера – полтора километра. Алексей привык ходить на работу пешком: приятно вдыхать полной грудью свежий воздух, да и есть время, чтобы поразмыслить, обдумать что-либо…
Вот уже одиннадцать лет работает он бурильщиком в каменном карьере, где добывают гранит для Березовского завода железобетонных конструкций. Он полюбил свою профессию, сумел найти «живинку» в этом деле.
Алексей глядит на часы и прибавляет ходу. Ему хочется застать сегодня экскаваторщика из третьей смены, который работает в его забое. Этот парень вчера «наломал дров» – переворошил всю груду негабаритов, которые были уже пробурены. Получилось, что труд, затраченный звеном Кубышкина, был сведен почти на нет. Правда, в материальном отношении звено не пострадало: работа уже зачтена им. Но разве дело только в этом? Звено Кубышкина борется за звание коммунистического. А один из пунктов их обязательства гласит: «Бороться за экономию рабочего времени, за экономию горючего для компрессора, за долгую, сохранность рабочего инструмента». А сколько понадобится сил и времени, чтобы снова пробурить эти перевернутые негабариты?!
Вот и контора. Алексей с трудом открывает примерзшую дверь, и в коридор врываются белые клубы морозного воздуха. В коридоре стоит и курит парень в черной меховой шапке-ушанке. Заметив вошедшего, он торопливо бормочет приветствие и хочет выскользнуть за дверь.
– Постой-ка, дружок! – Кубышкин решительно положил руку на плечо парня. – Долго будешь портить работу?
– Да ведь темно было, – начал оправдываться экскаваторщик. – Ночью не разберешь, сделаны шпуры или нет.
– А все-таки надо разбираться.
– Больше не повторится!
– Ну смотри. Верю, что просто ошибка вышла.
Алексей облегченно вздыхает. Ему самому неприятно вести этот разговор. Куда легче говорить человеку что-нибудь приятное, хорошее. Но парня нужно поправить.
В карьере знают, что Кубышкин не любит говорить намеками, а всегда выкладывает правду и сам старается быть чистым перед своей рабочей совестью. В конторе висит доска лучших производственников карьера, где ежедневно проставляется результат работы каждого. На ней постоянно можно видеть и фамилию Алексея Кубышкина, выполняющего норму выработки на 135 – 140 процентов.
В конторке становится шумно: собираются рабочие первой смены.
И вот рабочий день начинается. Сердито, словно жалуясь на крепость камня, жужжат перфораторы, вгрызаясь в твердый гранит. Бурильщики теперь до самого перерыва не выпустят из рук бурильных молотков. Никаких остановок, никаких перекуров – таков неписаный закон их звена.
Одиннадцать лет Кубышкин чувствует в своих руках упругое дрожание перфоратора, неподатливость и сопротивление гранита. Не каждому по плечу такое единоборство. Бывает, что пасует человек перед камнем, отступает. Проработает какой-нибудь новичок месяца два, а потом, глядишь – уже обходной листок заполняет. Но Кубышкин привык к борьбе. Он знает, что настоящее в жизни легко не дается.
…В двенадцать раздается вой предупреждающей сирены. Это значит, что сейчас недалеко отсюда будут произведены взрывы пробуренных скважин.
Кубышкин выключает перфоратор и кивает товарищам: надо уходить в укрытие.
Через несколько минут воздух содрогается от мощных взрывов гранитных пластов. Столбы пыли и дыма поднимаются кверху. Красивое зрелище! Кубышкин видит его почти ежедневно. Но всегда – с удовольствием. Ведь это не взрывы бомб, не страшные шквалы войны. Нет! Это мирные взрывы, и чем больше их будет, тем крепче станет страна, тем спокойнее будут спать дети… Им теперь бояться нечего.
И вот он идет домой. Конечно, немного устал, но это приятная усталость хорошо потрудившегося человека. Вот и дом его под номером тринадцать. Число несчастливое, – говорит кое-кто. Но Алексей не верит в приметы.
Семья у Кубышкиных немалая – семь человек. Большой, просторный дом Алексею Афанасьевичу помог построить завод. Ему привезли гранитные блоки, смонтировали их, выделили нужные пиломатериалы. Не хватило у Кубышкина денег – завод дал ссуду.
Едва Алексей Афанасьевич заходит в дом, его шумно окружают дети: четырехлетняя черноглазая Оля, шестилетний крепыш Коля и спокойная рассудительная восьмилетняя Танюша.
– Дайте мне хоть умыться, стрижи! – весело смеется Алексей, ласково отстраняя их.
Он умывается, а потом со всей ватагой направляется на кухню, где около раскаленной плиты хлопочет жена.
– Ну, что у нас имеется на сегодняшний день? Пельмени? Неплохо!..
После обеда опять все собираются в большой комнате. И тут начинается «вечер вопросов и ответов»: количество детских «почему?» и «зачем?» поистине неисчерпаемо.
Из школы возвращаются еще двое: шестиклассник Шура и десятилетняя Ира – третьеклассница. Оба учатся в школе с продленным днем.