Тайна рукописного Корана
Шрифт:
Тревожная мысль заставила Хасана рвануться с места. И понеслись они навстречу всадникам, поднимая пыль за собой. Подъехав, Хасан резко потянул узду, конь вздыбился и остановился. Глянув в упор на хмурого Саида, Хасан спросил:
— Где Муумина?
— Я здесь! Здесь, Хасан! — вырвался у девушки радостный возглас, и она подъехала к нему.
— Муумина, это ты? А что на тебе надето?
— Саид меня так обрядил, когда выбирались из хутора.
— Саид Хелли-Пенжи, я приветствую тебя! — это прозвучало как благодарность. В душе Хасан дважды торжествовал: вот он и не обманулся.
— Я рад услышать от тебя приветствие, Хасан из Амузги! — с поклоном ответил Саид.
— Гордые сыны Абу-Супьяна, вы всегда на пути моих удач, поклон вам, братья!
— Слава тебе, Хасан из Амузги, — ответил старший брат. — Этот человек — убийца нашего отца, и нам непонятно такое расположение нашего брата к врагу нашему. У тебя, верно, на то есть свои причины, объясни их нам, Хасан из Амузги. Твое имя он трижды назвал с надеждой. Мы сохранили ему жизнь до встречи с тобой…
— Я обязан вам за любовь ко мне, сыновья Абу-Супьяна, и моя сабля всегда на вашей стороне… Вы и на этот раз были великодушны… Сойдем с коней, братья…
Все спешились. Хасан из Амузги отвесил почтительный поклон старшему сыну Абу-Супьяна, затем обнял его за плечи и сказал:
— Поверьте мне, никогда не желавшему вам боли и печали, поверьте, что этот человек, которому я простил то, что не прощается, понял, осознал все и к тому же еще совершил полезное для всего нашего общего дела. Я понимаю, что и это не повод для сыновей, чтобы они могли простить убийцу отца. Но поверьте мне и в том, что он не убивал уважаемого Абу-Супьяна… Я говорю это потому, что хочу, чтобы вы избежали ошибки, которую потом себе не простили бы…
— Ты знаешь наше уважение к тебе, Хасан из Амузги, ты нам как брат, но на сей раз позволь нам поступить так, как велит наша честь. Убийце — смерть!
— Убийца получил свое, он мертв, сыновья Абу-Супьяна!
— Он не отнял кинжала у убийцы, а вложил его ему в руку! Тот, кто вкладывает кинжал в руку убийцы, страшнее самого убийцы. Убийце — смерть!
— Братья мои, пусть заговорит в свое оправдание этот человек, свершивший почти подвиг во искупление своей вины!..
— Могила нашего отца взывает о мести, уважаемый Хасан из Амузги.
— Прошу вас, братья, внять моим словам! Отступитесь на сей раз от своего решения!
— Нет, Хасан из Амузги. Убийце — смерть!
— Я дал ему слово, что вы сохраните ему жизнь! Я, Хасан из Амузги, дал такое слово, вы понимаете или нет? А может, вы хотите, чтобы Хасан из Амузги не сдержал своего слова, когда он… — Хасан ткнул плетью в грудь Саида Хелли-Пенжи, — когда этот человек, о котором нельзя сказать, что он ангел, сдержал свое слово?!.
— Хасан из Амузги, твое слово дорого нам, но есть ведь еще и наше слово. Убийце — смерть! И он умрет! Здесь, сейчас! Скажут, что гора у горы в гостях была, поверь. Но верить, что у этого человека изменится натура, — бессмысленно!..
— Вы не хотите внять моим словам, братья, ну что же… Будь по-вашему! Но… только после того, как вы одолеете меня, братья мои! Только после этого вы расправитесь с ним! — и он рывком выхватил из-за пояса наган и кинжал.
В решительные минуты Хасан из Амузги становился похожим на леопарда, почуявшего опасность. Он яростно сверкнул глазами, готовый к прыжку.
— Итак, достойные сыны Абу-Супьяна, я к вашим услугам.
И в руках у четырех братьев вдруг оказалось оружие. Ни Умар из Адага, ни Мустафа сын Али-Шейха пока не принимали участия в споре. Кто прав, а кто виноват, понять было не легко. Пожалуй, обе стороны были одинаково правы. Но и Умару и Мустафе было понятно одно: что в столь ответственное время и горячность Хасана из Амузги, и настойчивость сыновей Абу-Супьяна не в пользу общему делу.
Больше других всем происходящим была встревожена Муумина. Она не могла понять, почему Хасан так усердно защищает этого недостойного человека, зачем заступается за него. Муумина во время перепалки Хасана с сыновьями Абу-Супьяна заметила, как насторожился Саид Хелли-Пенжи, пытался перехватить ее взгляд, чтобы взглядом же просить ее забыть все, что с ней произошло. Он понимал, что, если она скажет, как он, Саид, хотел с ней обойтись, Хасан не станет его защищать.
Муумина подбежала к Хасану, который стоял широко расставив ноги, взъерошенный и готовый в ответ на любое движение метким ударом сразить нападающего.
— Не надо, Хасан, не надо, желанный!.. — взмолилась девушка.
— Муумина, не подходи, прошу тебя!..
— Неужели вам тесно на этой большой земле? Почему вы все ненавидите друг друга!.. — Муумина сглотнула горькую слюну и всхлипнула… — Если вы не можете обойтись без крови, так убейте меня и успокойтесь. За меня вам никто не станет мстить, я бедная дочь слепого отца… Насытьтесь моей кровью, и будет вам… — утирая слезы полой бешмета, она опустилась на колени.
— Встань, Муумина! — подошел к ней Мустафа. Затем, обернувшись к Хасану, сказал: — Мне дороги сыновья Абу-Супьяна, как дорог и ты, Хасан из Амузги. Но позволь узнать, где гарантия, что этот человек, привыкший убивать из-за угла, предавать любого, — что он еще раз с легким сердцем не предаст тебя или нас?
— Он должен достать у Исмаила шкатулку с ключом. Он знает, где она находится и достанет ее… — сказал Хасан из Амузги.
— Шкатулка с ключом у меня в хурджине, Хасан из Амузги, — ответил Саид Хелли-Пенжи. — Я знал, что она нужна вам, и я ее выкрал… — «Мне бы только сейчас спастись от них, а потом…» — пронеслось у него в голове. Уж очень не хотелось ему умирать. Сыновья Абу-Супьяна не простят, но только бы сейчас Хасан из Амузги спас его и только бы не заговорила эта девушка…
Зрачки Саида Хелли-Пенжи метались в страхе…
— Я же говорил вам! — воскликнул Хасан из Амузги. — В нем проснулась совесть! Человек понял свои промахи и осечки. Он хочет стать на верный путь, на путь добра и света. И этому человеку вы хотите здесь, сегодня, навсегда закрыть глаза?.. Совесть тоже требует мужества, поймите вы…
— Сыновья Абу-Супьяна! — обратился к ним Мустафа. — Я понимаю вас и сердцем был на вашей стороне!.. Но, может, на сей раз послушаем Хасана из Амузги? А Саид Хелли-Пенжи пусть запомнит: если на него падет хоть малейшее подозрение… Шелк крепок в узле, а мужчина в слове.