Тайна рукописного Корана
Шрифт:
Терраса Ливиндова дома скоро была забита всякой всячиной. Несли кур, яйца, масло, кто-то тут же во дворе прирезал и освежевал барана. А кто-то из женщин замесил тесто, развел огонь в очаге и поставил котел…
Ливинд смотрел на все это и удивлялся: подумать только, людей как подменили… Спустя какое-то время к воротам подтащили упирающегося Ника-Шапи, и, крепко зажав его в цепких руках, обращаясь к Ливинду, люди спросили:
— Скажи, святой, что нам сделать с ним, как поступить? Как ты скажешь, так и будет! Это он, и только он, возмутил души правоверных и вверг нас в пламя гнева, ввел в заблуждение,
— Люди добрые! — заговорил Ливинд, и все замерли. — Люди добрые, дорогие сельчане, не надо корить в дурном других. Каждому из нас есть в чем упрекнуть и себя. Давайте лучше взращивать в наших душах то, что есть в нас, в людях, хорошего.
— Но он же хотел с тобой расправиться?!
— Не это страшно. Его беда в том, что, когда я прозрел, он ослеп! А с этим ничего не поделаешь! Многие из вас ведь тоже были заодно с ним…
— Это он нас попутал…
— Если бы вы не послушались его, почтенные, один он ничего не смог бы сделать…
— Скажи, как нам его наказать!
— Никак. Поднимите его из грязи, и пусть себе уходит. За ним тоже есть добрые дела. Вспомните, к примеру, что, когда у кого-нибудь в сакле смерть, он первым является выразить сочувствие и за это не просит ничего. Он же и молитвы читает… Добро надо помнить. Отпустите его. Сотворите, люди, и вы доброе… От доброты светлее станет на земле, и будет она прекрасна.
— Истинные слова! Куймурцам такое не часто приходилось услышать!..
— Слава нашему Ливинду!
— Мудрому слава! Трижды слава! Да простит он нас всех!
— И еще у меня к вас просьба, дорогие куймурцы: никогда не унижайте другого человека и сами не унижайтесь. Не преклоняйте колени ни перед кем. Это стыдно. Даже перед аллахом не делайте этого… — Все слушали его затаив дыхание. — Знайте, что и аллах велит почитать людей гордых и достойных. То, что вы сейчас подносите мне в дар, в другое время я бы не принял. Но у меня в сакле, вы знаете, дорогой гость. Помните мою сказку? Он человек из этой самой сказки. Ради гостя я с благодарностью принимаю ваши дары!..
Куймурцы никогда еще не слыхали таких слов. Им вечно внушали, что перед сильными и святыми надо быть покорным, надо служить им, перед ними должно склоняться в поклоне, а этот бывший слепой Ливинд говорит им добрые, простые слова, от которых на душе становится светло.
Люди готовы были слушать его бесконечно, но он вдруг замолчал. На повороте показались возвращающиеся Хасан из Амузги и Муумина. Они извлекли из тайника коран с медной застежкой и вот вернулись домой.
Муумину вдруг пронзил чей-то взгляд. Она вздрогнула и шепнула Хасану:
— За нами кто-то следит.
Он схватился за оружие и огляделся вокруг, но никого подозрительного не приметил. И вдруг перед ними как из-под земли вырос Саид Хелли-Пенжи. Они не сразу узнали его. Тот быстро свернул в лесок и исчез.
Увидев во дворе перед своей саклей огромное множество народу, Муумина встревожилась, не случилось ли чего? Но, встретившись глазами с улыбающимся отцом, она успокоилась.
— Все ли
— Да, отец! А что это столько народу у нас собралось?
— Совесть в них заговорила, дочь моя, доброта поднялась со дна душ! Дайте-ка мне взглянуть на эту книгу, — попросил Ливинд, — в руках бывала, а видеть я ее не видел…
— Э, да тут как на свадьбе! А вы боялись, как бы мы с голоду не пропали, — улыбнулся Хасан, глядя на всю снедь, что грудилась на террасе. — А это вам коран с медной застежкой, — и он протянул Ливинду книгу.
— Вот она какая, таинственная книга, приносящая людям счастье.
— Смотря кому, отец! — Хасан из Амузги впервые назвал Ливинда отцом.
— Это и правильно! Пусть злодеям она не приносит радости. Что ж, дети мои, можно и поесть. Смотри, белый всадник, вон сколько нам даров принесли в твою честь.
— Скорее в твою честь, почтенный Ливинд.
— А что ты сказал там на майдане на ухо этому Ника-Шапи? — тихо спросил Ливинд.
— Сказал, что я сын Ибадага. Отца моего и в самом деле так звать.
— Вот оно что? Теперь мне все понятно!
— Святой Ливинд, — обратились к нему люди, — пусть белый всадник и нам что-нибудь скажет. Попроси его…
— Скажи, сын мой. Скажи им доброе слово.
— А ты разве не говорил уже?
— Говорил, но они и тебя хотят услышать.
Хасан из Амузги подошел к перилам террасы.
— Почтенные куймурцы, что вам сказать. Наш гордый и мужественный народ вступил на трудный путь, на путь борьбы за право расправить плечи, смело смотреть жизни в лицо. Борьба эта будет стоить нам крови и потерь. Но те, кому дороги честь и совесть народа, не пощадят сил. Имя им — большевики! А власть, за которую борются большевики, зовется советской властью. Вы тут передавали из уст в уста, будто я ангел, всадник из сказки. Так знайте! Никакой я не ангел, я сын бедного кузнеца Ибадага из Амузги. И еще я — большевик, один из тех, кто борется за свободу народа. А всякий свободный человек и сам может сделать жизнь сказкой. Мой отец как-то рассказал мне случай из своей жизни. Ехал по плодородной долине Таркама богач, повстречался ему в пути мой отец — шел он в чужие края искать избавления от голода. Богач посадил его к себе в фургон. А в фургоне том рядом с богачом лежал хурджин. И из хурджина торчал румяный свежеиспеченный чурек. Богача потянуло на разговор.
«Если ты не дурак, — сказал он, — отгадай-ка мою загадку: круглое, желтое, и не яблоко, и не айва. Что это?»
«Чурек!» — не задумываясь ответил мой отец.
«Не угадал. Золотая монета, что лежит у меня в кармане. А скажи, что, по-твоему, дорогое и сверкающее, не роса и не стекло?»
«Чурек!» — опять сказал отец.
«И что ты все заладил — чурек да чурек? Это алмаз в моем перстне».
«А когда же будет загадка про чурек?!» — воскликнул отец, не спуская глаз с хурджина…
Сейчас у всех на устах слова «советская власть», как тот чурек у моего отца. Не все пока до конца знают, что это значит, но все понимают, что за этими словами стоит что-то хорошее, столь же необходимое, как чурек. Вы, жители Куймура, хорошие люди и заслуживаете большого счастья. Ну, а то, что за счастье надо бороться, это, я, думаю, вас не остановит.