Тайна рукописного Корана
Шрифт:
Незнакомец что-то недовольно буркнул, покачал годовой и, может сам сообразив наконец, куда ему повернуться, быстро прочитал молитву, собрал свои вещи, перекинул через плечо хурджин и, тяжело опираясь на палку, зашагал дальше и скоро скрылся в лесу.
Стоял жаркий полдень, надо было напоить лошадей, да и самим немного передохнуть и успокоить во чреве голодного червя. Спешилась и Муумина, выглядевшая в своей чуть мешковатой мужской одежде прекрасным юношей.
Здесь было так хорошо в этот полуденный час! От речки веяло прохладой. Трава все еще зеленела, речка чистая как слеза, полуразвалившаяся
Похоже, что тропа теперь проходит очень далеко от этого родника, потому-то и решился Саид Хелли-Пенжи устроить здесь привал. Он достал из хурджина узелок, в который были завернуты зачерствевшие ломти чурека, брынза и небольшой кусок мяса: наверно, еще накануне вечером получил все на ужин, на всякий случай запасся, и вот пригодилось. Саид разложил весь припас на камне у родника, поглядел на девушку в мужском обличье, подставившую под холодную прозрачно-чистую струю, что стекала с берестяного желобка, свои не знавшие поцелуя губы.
— А тебе идет этот наряд, — заметил Саид Хелли-Пенжи, — к нему бы еще усы и саблю — совсем сошла бы за настоящего джигита. Брат у тебя есть?
— Нет.
— А сестра?
— Никого нет, кроме слепого, беспомощного отца. Он сейчас, наверное, голодный, без меня за ним некому присмотреть.
— Я тоже, Муумина, один на свете. Всех родных — только тетка-старуха, совсем бедная, живет в далеком ауле Нахка. Вот уже четыре года, как я не видал ее. Не знаю даже, жива ли, нет ли.
— Так почему же ты ее не проведаешь?
— Жизнь у меня такая. Совсем закрутила. Поехал добра искать по свету…
— И как, нашел?
— Пока нет. Но надежды не теряю. Верю, что не сегодня, так завтра найду. Вот тогда и обрадую свою тетку. Знаешь, я поклялся ей, что вернусь богатым и веселым.
— Да поможет тебе аллах!..
— Будем надеяться. А пока давай-ка присаживайся, перекуси.
— Не хочется мне…
— Дорога у нас с тобой еще долгая, обязательно надо поесть, чурек зачерствел, но его можно размочить водой.
— И неужели всегда так будет на свете? — то ли про себя, то ли обращаясь к спутнику, проговорила Муумина.
— Что будет так?
— Жизнь. Неужели она всегда будет такая? Люди ненавидят друг друга, убивают, оскорбляют, унижают. И все больше бедных, беспомощных…
— Что и говорить, это ужасно… А ты хотела бы быть богатой, Муумина?
— Не знаю…
— Ну что бы тебе хотелось?
— Чтобы сбылась моя сказка.
— А ты, выходит, мечтательница? Только какие же сказки… Жизнь так завертела, не знаешь, куда податься.
— Все уже чуть не сбылось, но злые люди вдруг помешали!..
— Ты у отца одна, а я у тетки один. Мне бы ничего больше не хотелось, Муумина, вот только этот клочок земли, с этим родником, и чтобы никого вокруг не было… Ты и я… И привезли бы мы еще стариков да зажили, лучше некуда…
— О чем это ты? — удивленно и даже испуганно спросила Муумина.
Она посмотрела на него, и по губам ее невольно прошла тень презрительной улыбки: где ему выдержать сравнение с вечной мечтой Муумины, с белым всадником. Саиду стало не по себе от ее взгляда. Он невольно отвел глаза, а про себя подумал: «И чего я так робею перед этой девчонкой?»
— Спокойной жизни мне
А в душе Саид стал досадовать. Уж очень неподатлива эта куймурская красавица. Ни на чем с ней не поладишь, сразу настораживается и, словно еж, выпускает колючки. Ни про коран ни слова не выбьешь, ни от мыслей о Хасане не отвлечешь. Под личиной кажущейся сдержанности и покорности в этой дикарке таится великая решительность и готовность к действию, которые только ждут своего часа, чтобы выплеснуться наружу.
— Нам пора ехать! — сказала она и, вскочив на коня, медленно двинулась вперед.
— Постой, я сейчас! — Саид Хелли-Пенжи быстро все собрал, уложил в хурджин и нагнал ее. — Ты права. Нам лучше засветло добраться до Куймура. И отца твоего поскорее обрадуем.
— Бедный, он, наверное, не знает, что и подумать обо мне, не ведает, как злодеи со мной обошлись!..
— А что, если и я окажусь злодеем? — вдруг выпалил Саид Хелли-Пенжи. Душа его полнилась противоречиями.
— Нет! Ты не можешь быть злодеем. Ты мне как брат. У меня ведь нет брата, а у тебя нет сестры… — очень искренне сказала Муумина и, посмотрев на него, добавила: — Если бы я не поверила тебе, ни за что бы не поехала.
— А все-таки я еду с тобой, а на уме у меня одно… Ну, да ладно, шайтан с ними, с моими мыслями! — Саид уже чуть было не раскрыл себя, подумал, пусть, мол, знает, чего я от нее хочу, но почему-то вдруг сдержался и, изо всех сил огрев плетью коня, рванулся вперед, за ним понесся и конь Муумины. Спустя немного Саид остановился и подождал, пока девушка подъехала к нему.
— Ты очень наивна, ты доверчива, ты… — он не договорил.
— Скажи! Скажи, брат мой, все, что ты думаешь, все, что у тебя на уме. Я знаю, те изверги хотели меня растерзать. Ты спас меня, но если тебе хочется моей смерти, если это даст тебе желанный покой и поможет встретиться с твоей старушкой теткой, — поступай как знаешь, как сердце тебе повелит!..
— Тебе известно, где книга с медной застежкой? — вместо ответа спросил Саид Хелли-Пенжи.
— Да, я ее спрятала, — гордо сказала Муумина.
— До сих пор ты утверждала, что ничего о ней не знаешь?
— Ну, а теперь вот сказала правду.
— Где же книга? — хмуро глянув на Муумину, промолвил Саид.
— Я ее спрятала.
— И ты знаешь тайну, связанную с ней?
— Тайны не знаю. Но знаю, что это очень мудрая книга, что в ней все-все написано. Написано, что человек рожден для счастья, что люди должны жить на земле, как братья, делать друг другу только приятное и доброе…
— Муумина, послушай!.. — И Саид рассказал ей о том, что случилось с ним в злополучную ночь у старой башни, близ Куймура…
— Эта шкатулка сейчас у меня, — закончил он. — В ней есть ключ, а от каких он замков, этот ключ, написано в той книге, которую ты спрятала… Вот и рассуди сама…
— Я понимаю тебя, ты спас меня, чтобы завладеть книгой…
— Чтобы завладеть тобой и тайной о том, где хранится богатство. Тогда мы оба станем богатыми, Муумина! И я увезу тебя в сказочный мир…
— Я уже сказала, Саид Хелли-Пенжи, поступай, как велит тебе сердце… — И впервые девушка пожалела, что не носила с собой нож, подаренный ей Хасаном из Амузги.